Тридцатилетняя война за разум и чувства
Мастерство Джорджоне и его современников как главный вклад Венеции в мировое искусство: самый таинственный художник, подлинные картины которого можно пересчитать по пальцам, регулярно поставляет исследователям новые загадки
В европейской истории, возможно, не было другого столь насыщенного 30-летия, когда произошли настолько серьезные, тектонические сдвиги общепринятых взглядов. С 1490 по 1520 год был открыт Новый Свет; Николай Коперник опроверг представления о геоцентрической системе мира; из-под пера Никколо Макиавелли, Томаса Мора и Эразма Роттердамского вышли главные их труды; Мартин Лютер начал процесс Реформации; искусство потряс творческий взрыв, названный Высоким Возрождением.
В итальянском контексте этот подъем связан в основном с Флоренцией и Римом, однако есть ведь еще и Венеция. Как обобщить вклад и место ее школы на фоне иных новаторских методов и оригинальных приемов того времени? Чтобы ответить на этот вопрос, каталог выставки в Королевской академии художеств в Лондоне делает акцент на творчестве Джорджоне: 15 лет в профессии (художник умер от чумы в 1510 году в возрасте чуть более 30 лет) отмечены его беспрецедентным влиянием на коллег. Впрочем, уже Джованни Беллини, его учителю, присуща точность в портрете, чувство цвета, техника масляной живописи и особая атмосфера в пейзажах — все это стало особенностью именно венецианской школы. Джорджоне добавил к этим достижениям еще и передачу настроения, мыслей и чувств.
Подлинных его картин насчитывают меньше десяти, поэтому главным вопросом каталога являются трудности атрибуции. Шаткость оценки авторства большинства шедевров насколько велика, что авторы каталога почти не тратят времени на попытки определить особенности живописи Джорджоне. Вместо этого они пытаются преодолеть многочисленные расхождения во мнениях насчет почти каждого выставленного полотна. Один великий историк искусства приписывал Джорджоне авторство солидной части представленных на выставке работ — до полусотни. В каталоге только немногим более четверти холстов сохранили эту атрибуцию: среди искусствоведов невозможно найти единства мнений даже о самых безусловных произведениях Джорджоне.
Сложности идентификации сопровождает проблема датировки. Организаторы показа стараются держаться в рамках трех десятилетий, но и они допускают датирование картин после 1520 года. Не убеждает даже привязка пейзажей к конкретным местам. Нередко подчеркивается влияние на венецианскую живопись «иностранцев» вроде Дюрера или Леонардо. В то же время есть Карпаччо, уроженец Венеции, которого вряд ли можно назвать «типичным представителем венецианской школы». Ведь искусство его совсем не «джорджоневское», Карпаччо не следовал его «новому сладостному стилю», рассматриваемому как главный вклад Венеции в мировое искусство.
Но что же это за стиль? Одна характерная его черта заметна уже у Беллини, но сильнее выражена у Джорджоне и его молодого коллеги Тициана — это атмосфера в пейзаже. В Буре, одной из самых известных картин Джорджоне, само название рассказывает нам о погоде, а Закат — про конкретное время суток. И если на картине солнечно, как на холсте Испытание Моисея огнем, то ландшафт не идеализирован, как было принято у флорентийцев, но предстает узнаваемой местностью с зарисовками из повседневной жизни.
Если двигаться, следуя логике каталога, от прекрасного, но официального Портрета дожа Леонардо Лоредана Беллини к любому портрету, атрибутированному как работа Джорджоне, мы перейдем от мира внешнего к миру внутреннему. Хотя мы и не можем знать, о чем думают молодые люди, похожие на лучника, рыцаря или Антонио Брокардо, у нас нет сомнений в серьезности их размышлений. Намерение проникнуть за пределы видимого никогда еще не было явлено сильнее — даже в жанровом Портрете старухи, где Джорджоне, по-видимому, ставил себе задачу не только иллюстрировать моральные принципы, но и одновременно проникнуть в характер конкретного человека.
Акцент на вопросах атрибуции привлек внимание искусствоведов к ряду малоизвестных художников типа Бернардино Личино или Джованни Кариани, хотя, конечно же, главным сюжетом выставки, как и книги, является сопоставление творчества Джорджоне и Тициана. Оба учились у Беллини и разделяли единство подходов, технических и эстетических, из-за чего различить их произведения бывает особенно сложно.
Показанный на выставке шедевр Тициана Папа Александр VI представляет Якопо Пезаро святому Петру (1508–1511) делает легкий намек на то, в какую сторону мог развиваться талант Джорджоне. Если бы не чума, художник оставил бы нам такое же большое и разнообразное наследие, как у Тициана, в котором решающее 30-летие было бы только одним, хотя, возможно, и ключевым эпизодом его творческой биографии.
