Классические истины Дмитрия Молока
Ранняя смерть не позволила ученому создать свою законченную поэтику древнегреческого искусства. Остались лишь частности и детали, такие же прекрасные, как обломки древних мраморов. Статьи собраны в книгу «Классика и истина»
Это первая книга из заявленной фондом IN ARTIBUS серии Антология искусствознания ХХ века, что нам обещает новые и новые открытия. Тактичный и «классический» дизайн Андрея Шелютто оттеняет монументальность текстов Дмитрия Молока (1959–2014), подготовленных к изданию со всей возможной академической тщательностью (редакторы книги — Елена Савостина и Елена Шарнова).
Большинство статей, составивших изящный том, выходило в малотиражных научных журналах и первоначально предназначалось узким специалистам по Античности. Поэтому осилить это прекрасное и любовно сделанное издание могут лишь те, кого не пугают термины «хиазм» или «лекиф». Тот же, кто возьмет на себя труд пройти сквозь эпические длинноты или каскады терминологии, обретет увлекательное чтение. У Дмитрия Молока рядовые музейные штудии об античных зеркалах, собственно не очень важных образцах декора, выливаются в эпическое полотно о космогонии Древнего мира, а исследование об «улыбке короса» — в настоящий детектив.
Но, увы, это захватывающее интеллектуальное приключение, куда нас пригласил мыслитель-энциклопедист и блестящий эссеист, осталось незаконченным: Дмитрий слишком рано умер, так и не написав книгу по поэтике древнегреческого искусства. (Об этой мечте своего брата говорит во введении Николай Молок, инициатор публикации, один из составителей книги.) Возможно, все дело в своеобразном научном перфекционизме. Исследователь постоянно «зависал» на важных, но частных проблемах, в результате чего получались глубокие расследования, но общая картина никак не складывалась. Идея автора о необходимости изучать Античность во всей «целокупности» осталась неосуществленной.
Дмитрий Молок сочетал в себе безбрежный интеллектуальный бэкграунд с умением пристально вглядываться в самые мелкие детали. Например, размышлять о том, чем занята собачка на погребальной стеле. Или высмотреть на чернофигурной вазе двух персонажей, не имеющих прямого отношения к основному сюжету, то есть к рождению Афины из головы Зевса, и предположить, что перед нами воображаемые зрители, которые наблюдают за этим вечным шоу.
Иногда наклонность к наукообразию приводила ученого к появлению терминологических кентавров вроде понятия «смыслообраз». Это похоже на те устрашающие «мыслеформы», коими веселили публику мастера младшего поколения московских концептуалистов из группы «Инспекция „Медицинская герменевтика“».
Жаль, что блестящее исследование Дмитрия Молока Сон Сципиона прошло, например, мимо многомудрого нашего художника Павла Пепперштейна. Ведь это весьма могло бы углубить его рассуждения об «онейрокритике», то есть толковании сновидений.
