Ансельм Кифер: «Я разрушаю свои работы, потому что не могу создать шедевр»

Живущий во Франции немец Ансельм Кифер, мастер мифического и грандиозного, на протяжении полувека создавал свой «бренд», став одним из главных представителей монументального искусства в мире. Художник известен тем, что критикует послевоенную идентичность Германии, опираясь на ряд культурных, литературных и философских источников, и работает в разных техниках — от картин и фотографий до скульптур и инсталляций. В 1992 году Кифер переехал во Францию. Там он приобрел La Ribaute, бывшую шелковую фабрику в коммуне Баржак на юге страны. Это место преобразовалось в целый комплекс студий, включающий в себя павильоны, уличные инсталляции, подземные помещения и пятиуровневый бетонный амфитеатр (получилось нечто вроде гигантского муравейника, только для людей). До 2007 года художник жил в доме на участке площадью 40 га в 70 км к северо-западу от Авиньона, а затем переехал в новую студию в Круасси-Бобур на окраине Парижа.

Несмотря на почтенный возраст (ему 79), Кифер заставляет о себе говорить, создавая новые громкие работы. В 2007 году он представил инсталляцию «Атанор» с панно высотой 10 м, созданную для египетских залов Лувра по заказу музея. В 2020 году Киферу поручили оформить парижский Пантеон — к перенесению туда праха писателя Мориса Женевуа. Нынешняя выставка художника «Падшие ангелы» в Палаццо Строцци во Флоренции (до 21 июля) затрагивает эпические темы, связанные с религией, историей и литературой, побуждая посетителей, по словам организаторов, «пересмотреть привычные отношения между духовным и материальным».

Первое монументальное произведение, которое зрители видят на вашей выставке в Палаццо Строцци, — это «Падение ангела» (2022–2023), огромная картина в атриуме, основанная на фрагменте из Откровения Иоанна Богослова — сцене битвы между архангелом Михаилом и мятежными ангелами.

Эта история меня всегда интересовала, потому что она отражает состояние мира.

Это птица. И она так несовершенна. Жизнь так ужасно устроена. Человечество ведет войны с самого начала, и это никак не закончится. И существует теодицея (религиозно-философская попытка примирить существование зла и несовершенства в мире с благостью, премудростью, всемогуществом и правосудием Творца. — TANR), буквально оправдание Бога — учение, которое доказывает, что мир хорош, потому что Бог добр. Бог-то добр, но мир — нет. Готфрид Лейбниц (немецкий философ XVII века. — TANR) однажды сказал, что мы живем в лучшем [реальном] мире из всех [воображаемых] возможных. Но когда в Лиссабоне в 1755 году произошло землетрясение, он изменил свои взгляды. Христианство утверждает, что Бог — лучшее, что можно себе вообразить; он все знает, он все решает. В этом я вижу огромное противоречие.

Вас беспокоит текущее состояние мира и человечества?

Да, и на данный момент больше, чем раньше, потому что мир стал более сложным. В 1970–1980-х годах он был биполярным: Запад и Восток. Тогда казалось, что все проще. Все было ясно. Раньше граница была четкой. Но даже тогда было опасно. Я лично знаю о трех ситуациях, когда атомная бомба взорвалась не на войне, а по ошибке.

Тему падшего ангела, мятежника, падающего в бездну, продолжает картина «Люцифер» (2022–2023) в первом зале выставки.

Да, Люцифер — это соратник Бога, который действует против Всевышнего и в конце концов проигрывает архангелу Михаилу. Далее в экспозиции будут «Облученные картины», которые я разрушил с помощью облучения.

Практика разрушения, включая картины, которые вы создавали, погружая полотна в электролизные ванны, стала ключевой для вас на протяжении десятилетий, с 1983 по 2023 год. Более 60 таких работ заняли стены и потолок одного из самых больших залов в Палаццо Строцци.

Да, это отражение мира как борьбы противоположностей, добра и зла. Я их разрушаю, потому что не могу создать шедевр.

То есть вы считаете, что никогда не создавали шедевров?

Нет. Я все время пытаюсь, но не могу, таланта не хватает. Я никогда не планирую закончить картину. В моем случае она никогда не закончена. У меня так много работ! Если приедете в мою студию в Париже, увидите целый ряд контейнеров, в которых хранятся картины с конца 1960-х годов до наших дней.

На выставке во Флоренции вы показываете фотосерию «Героические символы» (1969), где позируете с поднятой правой рукой, воспроизводя нацистское приветствие. И это отражает ваше отношение к той темной эпохе немецкой истории. Интересно, зачем вы снова выставляете эти фотографии.

Если нужно показать ретроспективу моего творчества, то она начинается с этой серии. Это просто пример моей практики. Я бы не стал делать что-то подобное сейчас, я создавал это в конце 1960-х годов. Тогда никто в Германии не рассуждал о Второй мировой войне, понимаете? Но сейчас каждый день по телевизору вспоминают о той эпохе. Так что никто не может сказать, что больше не причастен к этому, теперь все причастны.

В 2014 году вы заявили, что «постоянно расковыриваете открытую рану немецкой истории». Как вам кажется, все искусство по своей сути политическое?

Да, это открытая рана. Это очевидно. И она все еще кровоточит. Сейчас в Германии политики также возвращаются к этому времени. Художник (любой, и я в том числе) не может не быть вовлеченным в события. Я читаю газеты, слежу за новостями. Так что автоматически я вовлечен в политику.

Если говорить о политике. В 2022 году в открытой дискуссии с Майклом Гованом, директором Художественного музея округа Лос-Анджелес, вы сказали: «Границы — самая скучная вещь в мире».

Человеку нужны границы, иначе он не сможет существовать. Мы обозначаем границы даже между звездами, объединяя их в созвездия и раздавая им символы.

При этом все границы бесконечно гибки. Но вода, уровень моря, поднимется, я не знаю, на сколько метров. Так что в будущем человечество столкнется с проблемой великой миграции. Мы должны быть готовы к этому уже сейчас. Хотя об этом никто не говорит.

Вим Вендерс снял о вас документальный фильм «Ансельм» (2023). В нем показан ваш процесс работы в студии в Круасси-Бобур и в вашем огромном поместье La Ribaute. Ваша телесность — то, как вы поджигаете картины огнеметом, а затем тушите их, — гипнотизирует.

Я танцую у себя в студии. Я танцую перед своими картинами. Знаете, что сказал Фридрих Ницше? «Моя философия — это танец». Это часть телесности. Он сказал это, потому что был не очень физически развит, он был болен. Он всегда мечтал, танцевал [разрабатывал] свою философию. На моих картинах горит солома, но и сами картины иногда горят. Кто-то охлаждает холст, но краски горят.

А La Ribaute — это ваша версия музея?

Это вообще не музей. Я до сих пор там работаю. Это как картина: начал, продолжаю, добавляю. Теперь там фонд («Эсхатон» — Фонд Ансельма Кифера. — TANR), и, когда я умру, он останется там. Мое наследие не распыляется, потому что неприкосновенно, и это хорошо.

Это будет ваш мемориал?

Вы подали мне идею. Наверное, мне надо спросить у мэра, можно ли меня там похоронить. Смерть не ужасна, я каждый день думаю о смерти. Это часть жизни. Без смерти у вас не было бы такой жизни.

Интересует ли вас слава, известность?

Во мне борются две противоположности. Я амбициозен, но мне кажется, что стремление прославиться очень наивно. Знаете, многие художники были знамениты при жизни, а сегодня про них все забыли. Так что слава относительна. В 1980-е годы я стал своего рода звездой. Но не осознавал этого, меня всегда волновала только моя работа. Однажды в ту пору я приехал в Нью-Йорк, и две дамы из иммиграционной службы подошли ко мне и отвели меня в сторону, чтобы помочь оформить въездные документы без очереди. Тогда я подумал: «Наверное, вот она, слава».

Но у вас есть определенный карт-бланш и привилегии. Не всякий художник может занять Дворец дожей в Венеции, как это сделали вы со своей выставкой в 2022 году.

Конечно, не всякий. Есть и другие известные художники. Скажем, Вия Целминьш (американская художница латышского происхождения. — TANR). Она не взялась бы за Дворец дожей, но она хороша. Она создает маленькие вещи. Эти точечки, море и звезды.

Из этого следует: публика считает, что вы художник-монументалист.

Ерунда! Мой любимый художник, творивший на Кубе в конце 1950-х годов, — Виллем де Кунинг. Его гаванские картины размером, по-моему, 80 на 70 см, и они монументальны. Монументальность — это не про размер. Это про характер картины. Миниатюра может быть монументальной. Масштаб совершенно не важен.

Вы цитируете множество авторов, оказавших на вас влияние, включая Жана Жене, Мартина Хайдеггера и румынского поэта Пауля Целана. Так, на выставке в Палаццо Строцци работа «Одинокое место» (2019–2023) отсылает к сюрреализму Раймона Русселя.

У меня большая библиотека. Утром, перед тем как приступить к работе, я брожу меж стеллажей, беру какую-нибудь книгу и открываю ее. Так что я всегда общаюсь с великими из других веков. Они — мои критики.

А как насчет измов в истории искусства? Футуризм, например, до сих пор недооценен.

Я думаю, что идеи футуристов, теория, замыслы были неплохими. Но результаты? Я бы переписал их всех. Но я бы хотел, чтобы эти картины оказались у меня в мастерской. Я бы точно из них что-нибудь сделал.

Палаццо Строцци, Флоренция
Ансельм Кифер. «Падшие ангелы»
До 21 июля