Новый мир Шарлотты Перриан в Фонде Louis Vuitto

Формальный повод — 20-летие со дня смерти Шарлотты Перриан (1903–1999), по существу — серьезный эксперимент, попытка ответить на вопрос, можно ли из наследия проектировщика — не художника, не скульптора, не фотографа — сделать грандиозное зрелище с драмой и интригой. Ответ получен: сделать можно. Но жизнь музейщиков, работающих с историей дизайна, вряд ли останется прежней: отныне все вынуждены либо ориентироваться на новый уровень репрезентации, либо пытаться ему что-то противопоставить.

Выставку готовила мощная команда кураторов, в которую вошли Пернетт и Жак Барсак, дочь и зять Шарлотты Перриан, директор Музея иммиграции, два независимых куратора, Оливье Мишелон, куратор самого фонда, и Артур Рюэгг, профессор из Института архитектуры и строительства Цюриха, который выступил научным консультантом семи реконструкций важнейших интерьеров и выставочных проектов главной героини. 

Четыреста экспонатов, ровно половина из которых — работы Перриан (другая половина создана знаменитостями ХХ века), поражают воображение калейдоскопом жанров и техник. Три видеоинсталляции, 50 предметов мебели, кинетическая стена, 90 фотографий, 35 чертежей и рисунков, живописные полотна Жоржа Брака, Пабло Пикассо, Пьера Сулажа, Симона Антая, гобелены и фотоколлажи Фернана Леже, литографии Ле Корбюзье, мобили Александра Колдера — все это создает вибрирующую художественную среду. Как и в жизни, в экспозиции Шарлотте Перриан помогают мужчины: друзья, единомышленники, соратники и любовники. (Официальные мужья также поспособствовали ее творческой карьере. Первый, производитель тканей Пери Скотфилд, значительно старше нее, финансировал ранние мебельные опыты. Второй, Жак Мартен, — с ним она познакомилась, оказавшись в 1943 году в Индокитае, — после войны стал главой Air France и заказал жене обновление стиля представительств компании.) Главный имидж выставки, помещенный на рекламный постер и обложку каталога, — фотография Шарлотты Перриан, снятой со спины. Топлес, в лыжных штанах и бусах, она стоит лицом к сверкающим горным вершинам, явно готовая «жить в своем времени и опережать его». 

Многие победы Перриан как дизайнера, художника и архитектора случились благодаря позитивным качествам ее натуры. Веселость, наблюдательность, уживчивый нрав позволяли ей двигаться вперед, не падая духом при неизбежных неудачах. Она легко шла на риск и умела извлечь пользу из самых непростых ситуаций. Слова матери о том, что работа — это счастье, только она дает женщине свободу, никогда не выходили у нее из головы. Почти на всех портретах Перриан лучезарна — не важно, видим ли мы школьницу, прораба в солдатских ботинках на стройке, элегантную модницу в компании великих архитекторов или пенсионерку с цветком за ухом. Перриан доказала, что в ХХ веке, проектируя табуреты и стеллажи, можно быть в авангарде интеллектуальных, художественных и общественно-политических процессов. Более того, среди ее современниц было немало выдающихся женщин, посвятивших себя проектной культуре: Эйлин Грей и Соня Делоне, Коко Шанель и Гаэ Ауленти. Но именно Шарлотта Перриан в этом ряду выглядит самой благополучной и довольной. «Блондиночка-толстушка», как называл ее Пьер Жаннере, кузен Ле Корбюзье, увидела рождение нового мира и ушла в последний год века с максимальным количеством реализованных идей.

На выставке весь путь Перриан поделен на ряд эффектных сюжетов. Работа в студии Ле Корбюзье (1927–1937), в 1930-е проектирование сборно-разборных домов (Дом у воды, реконструированный в 2014 году при поддержке Louis Vuitton, установлен на водяном каскаде перед зданием фонда) и эффектные фотоколлажи, работа в Японии и Индокитае (1940–1946), общественно-социальное проектирование в период послевоенного благополучия, так называемого славного тридцатилетия. Короткому, но яркому эпизоду работы в Латинской Америке посвящен раздел «Рио», и, наконец, последние годы — проектирование горнолыжных комплексов в курортном Лез-Арке. Перриан, в отличие от современников, никогда не училась в Национальной высшей школе изящных искусств (ее образование — четырехлетний интерьерный курс в Центре Союза декоративно-прикладных искусств). Она чертила архитектурные объемы, исходя из соображений комфорта, красоты, удачного расположения в ландшафте и собственной потребности постоянно видеть линию горизонта. Зато она, как никто, умела заставить пространства дышать.

Почти за каждым предметом Перриан есть то, что называется сюжетом для небольшого рассказа. Крутящееся кресло 1927 года — результат сильнейшего увлечения автопромом и модным среди проектировщиков тейлоризмом, учением о рациональной организации труда. Знаменитая лежанка-качалка B306, которая нужна была Ле Корбюзье для двух вилл, нарисована Перриан, в ней она объединила кресло-качалку фирмы Thonet (­1880-е) и кресло доктора Паско (1925), поженив домашний уют и медицинский холод раннего модернизма. 

Стол «Бумеранг» (1938) для Жан-Ришара Блока, главреда коммунистической газеты Ce soir, напоминает о политической активности Перриан. В 1930-е годы она крепко дружила с левыми, а к тейлоризму прибавилась новая концепция «свободных форм» — органика, подсмотренная у природы. Стол «Бумеранг» предназначался для бурных редколлегий — по внешней стороне длинной столешницы размещались 12 сотрудников оппозиционной газеты, а сам Блок крутился на стуле, поворачиваясь в дискуссии к любому собеседнику. В столе предусмотрены подставка для телефона (срочная связь необходима газетчику), а также ящик с модной вертикальной системой хранения бумаг Flambeau.

Шезлонг «Бамбук» (1940) — почти точная копия лежанки B306, но в экзотическом, природном материале — свидетельствует о том, что Перриан, приехав в Токио в качестве консультанта по промдизайну, получила мощный творческий импульс от местных традиций, техник и материалов. Еще одна японская история — стул «Тень» (1954). Японская компания Tendо закупила в США оборудование для сгибания фанеры. Чтобы протестировать машину, пригласили Перриан; та нарисовала японский стул, вспомнив черные одежды кукловодов традиционного театра бунраку.

Среди очевидных удач выставки — реконструкции интерьеров и выставочных проектов. Каждая сцена — многодельная инкрустация из элементов, кропотливо найденных по музеям, частным коллекциям, у европейских галеристов. «Жилой интерьер», представленный на Осеннем салоне 1929 года, — хрестоматийный пик исканий Ле Корбюзье и самой Перриан по части уподобления жилья машине, когда мебель превращается в «оборудование дома», а пространство сжимается под габариты будущих «жилых единиц». Увидеть этот интерьер вживую полезнее, чем прочесть пять книг о модернистском быте. «Дом молодого человека» (1935), представленный на международной выставке в Брюсселе, маркирует следующий этап: в модернистской мебели появляются деревянные элементы, на полках кабинета разложены камни, ветки и коряги, которые Перриан собрала во время пеших прогулок в окрестностях Дьепа и по родной Савойе, а стену украшает работа Фернана Леже. 

Есть на выставке и образец высокого интерьерного люкса — реконструкция парижской квартиры коллекционера Мориса Жардо (1967–1987), который однажды выступил защитником советского писателя-диссидента Александра Солженицына. Уникальное собрание Жардо, сформированное при содействии галеристки Луизы Лейри, включало работы Брака, Хуана Гриса, Леже, Анри Лоранса, Пикассо. Коллекционеру нравился стиль Перриан, и в течение 20 лет она проектировала для него эстетскую мебель, пока вся квартира в доме на острове Сен-Луи не превратилась в пространство диалога художественных и «полезных» форм. 

Стремление к новизне в творчестве Перриан всегда уравновешивалось врожденной житейской мудростью. «Жизнь основана на гибкости и игре, для жизни необходима определенная доля способности к игре: дерево играет, цемент играет, играя, ученик развивается и адаптируется». Отчасти так она понимала и собственную деятельность и свое предназначение. 

Фонд Louis Vuitton
Шарлотта Перриан. Изобретая новый мир
2 октября – 24 февраля 2020