Исследуя 400-летнюю историю европейских одеяний, предназначенных для мужчин, известный историк моды, профессор Эдинбургского университета Кристофер Бруард, знакомый русскоязычным читателям по книге того же издательства «Модный Лондон: одежда и современный мегаполис», конечно, рассказывает историю эстетических предпочтений, техник, практик, условностей, предрассудков, проекций, мифов — словом, всего того, что обыкновенно сопровождает существование высокосимволизированных предметов (а мужской костюм именно таков). По «Модному Лондону» мы уже представляем себе характерную для автора многоохватность взгляда. Так происходит и на сей раз. Разговор о костюме и его эволюции оказывается разговором об экономике, этике, психологии, социологии, антропологии, географии: в этом типе одежды сфокусировались они все. Но прежде всего Бруард представляет нам историю особого вида искусства, показывая, как оно устроено и какие многообразные, чуткие связи соединяют его с культурным целым.
Нет, это не искусство дизайна и пошива одежды, оно — лишь следствие. Главное здесь — искусство формирования человека, его тела и души одновременно, тонкой его настройки. Сам же по себе костюм, «вторая кожа заказчика», не более чем инструмент этого искусства. Зато — вопреки элегантной простоте своих классических форм (или благодаря ей) — устроенный исключительно сложно. Эта триада — «пиджак с длинными рукавами, застегивающийся на пуговицы, с лацканами и карманами, безрукавный жилет, который надевают под пиджак в случае костюма-тройки, и длинные брюки» — «транслирует истины более глубокие, чем простое сочетание ткани, ножниц и ниток», уверяет автор.
Впрочем, это повествование с законченным сюжетом. И завершается оно тем, что дни классического мужского костюма, видимо, сочтены. «Сегодня его классические линии более чем когда-либо открыты проявлениям авангардизма», дизайнеры самовыражаются в нем кто во что горазд. Однако не забудем, что речь для Бруарда идет прежде всего о ценностях и идеях. Костюм — их следствие и имеет все шансы прожить «еще четыре сотни лет». При одном условии: если только «ценности разума, равенства, красоты и прогресса… будут так же долговечны».
