Кратко содержание нынешнего тома мог бы изложить парижский знакомец художника Джеймс Джойс: «Невозможно поменять родину, но можно изменить сюжет». Пережив в Петрограде революцию и военный коммунизм, Константин Сомов не сомневался, что «сволочь хочет пакостить». Партнер художника Мефодий Лукьянов покинул Россию еще в 1919 году и обосновался во французской провинции, в Гранвиле. Осенью 1923-го Сомов был включен в оргкомитет Русской художественной выставки в США и в декабре навсегда покинул отечество. Его дневник весьма ценен как источник по истории этого предприятия: половина членов оргкомитета в СССР не вернулись, менеджеры выставки только что не судились, а на обратном пути пароход с экспонатами едва не утонул в Балтийском море — и кинорежиссер Александр Сокуров, может быть, вспомнил это происшествие в своей недавней «Франкофонии».
Разумеется, Сомов старался устроить свою судьбу. Выбирать следовало между Нью-Йорком, где жила семья его племянника, работавшего с Сергеем Рахманиновым, и Парижем, где поселились многие знакомые. Сомов трижды пересек Атлантику, прежде чем остался в Европе. Причины откроются внимательному читателю дневника. В США русскому художнику надо было искать мецената, что сделали Савелий Сорин и Николай Фешин; так поступил и бонвиван Николай Милиоти, который нашел миллионершу, но погорел на связи с горничной-афроамериканкой. Ухаживать, хвастаться и втираться в доверие Сомов не хотел. Единственным его американским заказом стал портрет Рахманинова для фирмы Steinway, с которой композитора связывал контракт. Дневник подробно фиксирует муки творчества: «Делал траву на портрете — не нравилось, впадал в отчаяние. Перед ужином задумал переделать лицо. Много ошибок — ни рисунок мой, ни этюд не могут дать мне точных размеров. Настроение отвратительное, ужасное. Чувствую провал». Другой контракт Сомова — создание костюмов для антрепризы Карсавиной и Владимирова. Он фиксировал в дневнике посещения музея «Карнавале», магазинов платья и тканей, иные этапы редкой своей сценической работы.
Этот дневник писал художник деталей. Творчество Сомова сравнивали с мастерами разных школ и эпох — я бы напомнил о придворном живописце Михае Зичи и его этюдах повседневности русских императоров, населенных аккуратными фигурками с акварельными головками.
Итак, Сомов остался во Франции и неплохо жил среди «громадного мухоедства» космополитического Парижа, но об этом — в следующих томах.
В заключение несколько слов о принципах издания. Павел Голубев проделал большой труд по расшифровке текста, некоторые фрагменты которого были вымараны Евгением Михайловым, племянником Сомова. Отсюда неизбежность публикаторских скобок-конъектур (они непременно оговариваются). В редчайших случаях интуиция, возможно, подводит редактора. Например, в записи от 19 марта 1925 года кратко пересказан сюжет постановки пьесы Юджина О’Нила «Страсти под вязами». Отношения Абби Патнэм и Эбина Кэбота описаны так: «Она, злодейка, его полюбила». Публикатор отдает предпочтение варианту «погубила», хотя, вероятнее, речь шла о роковой страсти женщины к пасынку, стоившей жизни ее младенцу.
