Книга начинается с описания того, как автор стремительно шагает по венецианским улочкам и стук его каблуков разносится в пространстве. Автору нравится слышать себя в Венеции. Это не значит, что он игнорирует читателя, но сразу, в первой же главе-новелле «Три встречи», предупреждает: собеседником ему может быть не каждый. Вот Иосиф Бродский, да, достоин. Встреч у автора с поэтом было две, третья — только с гробом, на похоронах. Но и при коротком, лишь с виду случайном знакомстве они обсудили самое важное — поэзию. От естественной робости автор начинает объяснять Бродскому, что не так в его стихах и чем плоха Цветаева, а также декламирует стихи поэтов, с его точки зрения, лучших. Бродский все больше отмалчивается да курит, но изредка ему все же удается удивиться и вставить слово.
После подобного зачина на протяжении всей книги читатель и чувствует себя таким вот смирновским Бродским. Так же, можно сказать, покуривая, выслушивает справедливые утверждения: «Склонность к самоуглублению, сомнению и мыслительным процессам вообще самый гарантированный способ остаться одиноким». Изумляется его причудливому красноречию: «Ибо негуманно лишать читателя заслуженной им минуты отдохновения, пусть подышит свежим озоном высокой мудрости». Иногда читатель этот мысленно автору возражает: все же византийская иконопись прижилась на Руси не только из-за приезда Софьи Палеолог. Порой удивляется: зачем писать целую главу, объясняющую в десяти параграфах разницу между Венецией и Петербургом, когда очевидно, что эти города ну ничем не похожи, поскольку первый стоит на воде, а второй на земле? Что было в первом же параграфе и отмечено. Ну и, приходится признаться, иногда автор утомляет читателя обилием цитат, закавыченных или скрытых, как поэтических (на языке оригинала, с переводом и без), так и из научных трактатов. Восхищаться чужой начитанностью нелегко.
Искусствовед, философ, литератор Глеб Смирнов, многие знают, действительно живет в Венеции. И кажется правдой, что проводит там жизнь в размышлениях и наблюдениях, в гедонистической меланхолии, к чему город — второй герой книги — склоняет каждого. Для иного русского путешественника Глеб Смирнов и сам венецианская достопримечательность, обязательная для ознакомления. Поздоровавшись с ним, вы через одно рукопожатие становитесь знакомцем не просто Бродского, но Бродского в Венеции, что намного важнее. Поскольку стоит этот город — и это в книге главное — не на воде, а на елисейских полях, являя собой Элизиум, райский остров, обитель душ блаженных. Последняя глава — трактат об истории этого понятия, в финале же автор описывает свое видение рая и его насельников. Вот такая метафизика.
