В музее, который рассказывает историю появления и существования евреев в России, раздел об эпохе с 1946 года и до конца 1960-х и прежде занимал внушительное место. Последний фрагмент этой части экспозиции — типичная квартира шестидесятников с аскетичной модернистской мебелью и кухонными разговорами под звуки «„Голоса Америки“ из Вашингтона» — с момента открытия музея воспринималась посетителями как чистый аттракцион. Он таким и остался, но теперь это не объект наблюдения: в тотальную инсталляцию под названием «Советская квартира» можно зайти, повесить шляпу в прихожей и присесть.
В отличие от этого зала, остальные выгородки послевоенной экспозиции изменились кардинально. Она отталкивается от послевоенных надежд: у евреев к ожиданию мирной жизни прибавлялась радость от создания государства Израиль. Именно поэтому из каретки старенькой «Олимпии» выползают первые подписанные документы об установлении межгосударственных отношений.
Никто еще не знает, что отношения эти будут недолгими и что уже запущен процесс разгрома Еврейского антифашистского комитета, — и нам напоминают, что полвека назад были расстреляны все его члены, кроме единственной женщины, академика Лины Штерн, а еще раньше убит великий Михоэлс. И что тысячи людей были расстреляны и отправлены в тюрьмы и лагеря по сфабрикованному «делу врачей».
Есть здесь «Архив», устроенный по образу и подобию Центрального архива КГБ, и выкрашенная унылой краской одиночка Лубянской тюрьмы. Можно зайти в нее, сесть на застеленную жидким одеялом койку, закрыть дверь («родную», из Бутырки) и послушать голоса: в камере нон-стоп звучат воспоминания бывших узников. В зале Незабытых имен мы слышим имена жертв.
И в каждом из обновленных залов теперь присутствует искусство — это очень отличает нынешний Еврейский музей от того, что открылся в 2012 году. Тогда экспозиция воспринималась как парад трюков и аттракционов. Сегодня мы видим не только уникальные предметы традиционного еврейского обихода, но и предметы искусства. Пока выставлена мизерная часть коллекции, но огромное полотно Мане Каца и множество графики — Анатолия Каплана, Меера Аксельрода, голова Соломона Михоэлса работы Гавриила Гликмана (гипсовая модель надгробного памятника) — напоминают о том, что Еврейский музей — это еще и художественная институция.
