Каждый месяц Государственный Эрмитаж выбирает для наших читателей один из экспонатов с любопытной историей. Это может быть прославленный шедевр или неизвестный публике предмет из запасников, отреставрированная или недавно приобретенная вещь. Равно как и мировой шедевр, привезенный в рамках проекта «Шедевры музеев мира в Эрмитаже». На сей раз в этом качестве выступает «Автопортрет с обезьянкой» Фриды Кало, привезенный из мексиканского Музея Долорес Ольмедо, который будет экспонироваться в Эрмитаже до 10 января. Об истории этого портрета рассказывает заведующий отделом современного искусства Государственного Эрмитажа Дмитрий Озерков.
Фрида Кало — важнейшее имя для мировой истории искусства, она практически неизвестна у нас в оригиналах. Мы привезли ее Автопортрет с обезьянкой из мексиканского Музея Долорес Ольмедо и показываем его в формате Шедевры музеев мира в Эрмитаже: это всегда одна картина, но ключевая для творчества художника. Фриде предшествовали Любовное письмо Вермеера из Рейксмузеума, вашингтонская Венера перед зеркалом Тициана, Менип и Эзоп Веласкеса из Прадо, Темпеста Джорджоне. Включение в этот ряд помещает Кало в сферу истории великого и сложного мирового искусства. Заставляет увидеть в ней не просто курьез мексиканской «женщины-художницы», но большого мастера смыслов и пластических форм.
В этом небольшом холсте 1945 года, висящем сейчас по соседству с галереей портретов российских императоров и членов царской фамилии, вся суть ее творчества. Восемь лет назад его поместили на почтовую марку, выпущенную в Мексике.
Жанр автопортрета бесконечно важен для Фриды. Рассматривая свое некрасивое лицо, со сросшимися бровями и пронзительным взглядом, она открывает в себе и вокруг всё новые черты и ключевые детали. Ее окружают домашние любимцы, наполнявшие бездетный досуг: собачка Сеньор Ксолотль и обезьянка Фуланг Чанг, или Чангито. Вместе с Фридой они пристально смотрят на зрителя. За спиной видна фигура древнего божка из коллекции Диего Риверы. Магический мир божеств, в центре которого царит Фрида, — мир ее хрупкого покоя, бережно опоясанный охранной желтой лентой. Но это и образ равновесия как такового, сотканного из глубоко личных деталей и способного в любой момент разрушиться, будь то в 1945-м или в 2015-м.
Долгожданное открытие Фриды в России симптоматично: она всегда в каком-то смысле стремилась сюда. Она была влюблена в Троцкого, долгое время жившего в ее доме. Чтобы стать частью революционной истории своей страны, «ровесницей мексиканской революции», она изменила дату рождения с 1907-го на 1910-й. Именно Советская Россия для нее важнейший миф — она хотела, чтобы в этой великой стране хранилась ее главная картина Раненый стол (1940), дело и образ всей ее жизни. Исследователи творчества художницы выяснили, что полотно было передано ею в посольство СССР в Мексике, откуда отправлено в Москву. Что было дальше — не ясно. Работа выставлена не была, послевоенный политический климат изменился, а Фрида умерла. Следы Раненого стола потерялись, картина считается утраченной.
Творчество Кало получило новый вес на волне постмодернизма с его тягой к перверсиям. Когда пару лет назад в Эрмитаже оценивали возможность выставки ее работ, выяснилось, что среди знатоков паника: на рынке выявлены сотни подделок. Случился скандал с монографической выставкой в Мартин-Гропиус-Бау, где прямо с экспозиции сняли работы, признанные подделками. Мы отложили показ Фриды до разрешения всех проблем. Теперь Эрмитаж показывает одно из ее бесспорных полотен.
Фрида и сегодня не менее интересна, чем в поэтические годы постмодерна, искавшего новых героев. На фоне вновь открытой Луиз Буржуа и мифических «амазонок авангарда» она остается недопонятой, замкнутой в своей локальной истории. Мы пытаемся опровергнуть это мнение, заново открывая эту фигуру в России, где Фрида не издана, не изучена, не понята. Помещение ее работы в контекст старых мастеров задает новый вектор, который приведет однажды к показу здесь ее большой ретроспективы. Убежден, что российский контекст позволит сделать в ее творчестве немало новых, головокружительных открытий.
