18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Моя инсталляция в Stella Art Foundation напоминает мемориальное строение — то ли гробницу, то ли капсулу времени, которое работает как наша память. Его основная цель — сохранение и передача информации. Мемориал сложен из цифрового контента, перенесенного на физический носитель. Он состоит из реакций на внешние и внутренние обстоятельства в Stories в Instagram за 2021 год.
Родился в Котласе в 1984 году.
В 2013 году окончил Московскую школу фотографии и мультимедиа им. А.Родченко.
Участник грантовой программы Музея современного искусства «Гараж» (2018–2019, 2019–2020).
Работает в области современной фотографии и инсталляции.
Инсталляция сопровождается аудиопосланиями, написанными советскими гражданами 50 лет назад для потомков и озвученными ботом. Они рассказывают, как человек полетит на Венеру, о вере в коммунизм, а также просят прощения за то, что мало всего сделали. Следующий блок аудиопосланий состоит из сообщений моих друзей, которых я попросил рассказать о том, что с нами будет через 50 лет. Исходя из опыта предшественников, у меня складывается ощущение, что ничего из этого не сбудется, так как наше прошлое и будущее совершенно непрозрачны. Насколько вообще можно предугадать будущее? Стоит ли к нему стремиться, если все равно все пойдет не так, как мы ожидаем?
Поскольку я работаю с документальной основой, мне интересно наблюдать, как со временем меняется статус документа — от обычного скриншота на смартфоне до маркера времени.
Нам кажется, что на скринах ничего особенного не происходит — только обычная повседневная жизнь, но я воспринимаю их в качестве документов для будущего.
Через 50 лет мы узнаем, насколько точно обычный человек мог предугадать явления, которые сейчас не особо понятны.
Я начал замечать, что плохо помню важные события из моей жизни, даже очень яркие, поэтому я делегировал эту задачу своему искусству. Мои работы — это моя внешняя память и жесткий диск. Я не могу полностью доверять своей памяти, так как она подтасовывает факты — непонятно, где правда, а где нет. Реальным оказывается только то, во что мы верим. Выставка «Все, что мы помним» рассказывает о преодолении границы человеческой памяти и передаче этой функции физическим объектам — агентам памяти.
На открытии при входе мы раздавали светодиодные свечи. Мне хотелось оживить холодное пространство теплым источником света. На полу мы рассыпали выкуренные вейпы — электронные дудки-курилки — из молодежного бара «Ровесник». Этот бар — место, которое маркирует сегодняшних зумеров, в котором когда-то диджеила предполагаемая дочь Владимира Путина. Вейпы тоже документ, который помогает четко определить время, когда была создана эта работа, потому что пять лет назад их еще не было.
За неделю до открытия погиб мой друг и художник Дима Федоров. Мы познакомились как раз на «Баррикадной», где сейчас идет выставка, поэтому я посвятил ее Диме.
У меня есть несколько этапов работы с инсталляцией. Сначала я собираю контент. Я предлагаю такое определение: контент — это недоинформация, недокартинка, недовидео, недотекст. Это то, что мы выбрасываем в Сеть, в цифровую среду и тем самым фиксируем свою реакцию на любое событие. На какие-то личные или внешние обстоятельства, челленджи, гражданские или просто какие-то дурацкие. Сами посты уже воспринимаются как труд. С этим разношерстным контентом я дальше работаю, задаю смысловую точку.
Может казаться, что все мои работы очень разные. Инсталляции, фотографии, но есть основной триггер — фотоизображение. Изначально это была прямая репортажная фотография. У меня была большая репортажная история про молодежь, которая потом вышла книгой. Сейчас я пытаюсь понять, что сегодня является фотографией. Скриншоты не совсем фотография. Это две кнопки, зажатые пальцами, нет видоискателя, нет затвора, нет объектива. Я пришел к тому, что скриншот на данный момент может являться фотографией.
Первую инсталляцию, можно сказать, я сделал в детстве. Я создал пространство несуществующего праздника на даче у бабушки. Когда родители уходили, я украшал, преобразовывал все пространство. Это ощущение праздника у меня осталось. Первая моя работа, «Пьяные признания», в Фонде Константина Смирнова и Владимира Сорокина, была пространством вечеринки. Вообще, все мои работы — про коммуникацию.
Вот проект «Завтрак для Артема». Когда моему племяннику было три года, он приходил в гости, но общаться со мной ему было неинтересно. Он просил или телевизор включить, или телефон, или ноутбук и смотрел там мультики. Меня стало это раздражать, я чувствовал, что теряю контакт с ним. И я начал придумывать странные перформансы с целью вытащить его, оторвать от экрана. Мне нужно было спорить с молниеносностью действия, которое происходит на экране. Поэтому события были странные и дурацкие какие-то. Я предлагал ему забраться на шкаф, или принять ванну с яблоками, или прокатиться на тележке. Такие понятные моему поколению действия. Эту работу с племянником я уже после осознал как проект. И этот набор странных картинок мы показали с куратором Аней Зайцевой в Мультимедиа Арт Музее, Москва. Оказалось, что это дикая проблема, всем понятная, — такая цифровизация детства.
Знаковый для меня проект, где скриншоты плотно вошли в мое творчество, «Энергия ошибки», тоже был показан в МАММ. Это тотальная инсталляция, которая разделена на две части — два московских дневника с разницей в 70 лет. Первый — дневник Олега Черневского (Чинара). Московский школьник жил в 1937 году, во время становления и размаха репрессивного аппарата. Олег был сыном расстрелянного по какому-то обвинению гражданина. На нем уже была метка, что он неблагонадежный. И он с этой историей жил всю жизнь. Первый дневник представлен в виде классической тетради и написан от руки. Вторая часть — мой московский дневник 2019 года, представленный в виде инсталляций и скриншотов. Скриншоты я трактую как новую форму документа. Если раньше это была тетрадочка, то сейчас дневник — скрин экрана телефона. Так мы запоминаем, так мы коллекционируем какие-то интересные вещи. У каждого есть огромное количество картинок на телефоне.
Почему я свожу в одном пространстве эти два дневника? Казалось бы, прошло 70 лет. Но мы живем в будущем Олега. И мы сейчас находимся в моменте становления цифровой диктатуры. Цифровизация всех сфер жизни, через которую у нас выманивают персональные данные. Я, к сожалению, думаю, что цифровой след через пару лет начнет влиять на наше реальное физическое пребывание. Мы будем ограничены в чем-то, или, наоборот, нам будут бонусы. Мы открыли ту выставку до начала пандемии. Я не думал, что через месяц-полтора мы окажемся в той ситуации, которую я предсказывал. Из Москвы можно было выехать только по цифровому пропуску. Понятно, что это призвано было остановить распространение вируса. Но сама ситуация была из разряда фантастики. И то, что я заявлял на выставке, — что через десять лет мы будем ходить с пропусками, — произошло через полтора месяца. И это было удивительно.
В этой работе было еще несколько таких предсказаний. Например, «Башня объятий». Естественно, объятия в условиях пандемии стали метафорой. Потому что объятия — это двойственность: и открытость, и опасность, что тебя могут заразить. И «Башня объятий» точно попала в этот образ.
Я с Севера. Архангельская область и Республика Коми — два моих домашних региона. Первый этап моего творчества связан с Севером — а там ничего не происходит. Там ты работаешь либо с историческим бэкграундом, либо с метафизикой. Ты выходишь в поле и смотришь на горизонт, горы, и тебе приходят темы неподъемные — про бесконечность, вечность и бессмертие. Ты абсолютно отключен от актуальности. Север — это импульс по месту рождения.
Есть такой факт, что Василий Кандинский, еще до 40 лет, когда он был юристом, поехал на Север. Ему дали задание делать какую-то статистику. Он приезжает в деревни и в дневнике пишет: я захожу внутрь коми-избы, и это дало мне опыт, будто я захожу внутрь картины. Нужно понимать, роспись коми — геометрическая. Кружочки, квадратики, линии. И с этого момента он начинает свой путь как художник. Меня всегда привлекал такой момент. Это же абсолютная провинция — и вдруг точка изменения, которая повлияла на всю мировую культуру! Ту избу я не нашел. Но был в том населенном пункте, куда он ездил. И избы тех времен остались. Я нашел такую избу и сделал серию светоинсталляций.
Один из проектов, который я тоже снял в Коми и Архангельской области, — это «Гербарий». В основе лежат автопортреты, где я пытался мимикрировать под природу. Прятать свое лицо за маской из растительности, сливаться с историей. Серия портретов дополнена контекстными фотографиями Русского Севера. Позже я начал включать черно-белые фотографии своего ближнего круга, моей семьи, фотографии, найденные в северных избах — брошенных, заброшенных. Потом начал добавлять фотографии, связанные с историей России. Какие конкретно? Комната расстрела царской семьи. Потом взрывы храмов. Это вольный пересказ истории России. И вот мои автопортреты уже становятся рассказчиками, они переходят от царской России к советской, от советской истории — к российской. Это была возможность поговорить о личной истории, как ее можно переиначивать и по-разному рассматривать, потому что мы всë рассматриваем со своей точки зрения.
У меня всегда в центре человек и его жизнь. Он не совершает ничего глобального. Он проживает свою жизнь и пытается быть счастливым. Этот герой все равно является участником какого-то исторического кульбита. Но он не осознает масштаба. Как эффект бабочки. Вот это почему-то меня всегда дико возбуждает: что я, ты, любой человек является документом. Документом того, что происходит вокруг тебя.
Вообще, я думал, что я живописец. На полном серьезе. Я до 25 лет учился на живописца. Классическая школа, все такое… Я ходил с этюдником по Русскому Северу и рисовал пейзажи с рекой, заброшенные деревни. Это все осталось в моем сердце. И в какой-то момент я понял: ну вот чего-то не хватает! Ты можешь сделать концептуальную фотографию. Ты можешь сделать инсталляцию. Кинетический объект. Это был сложный период, надо было определить, что ты хочешь. Не то, что ты умеешь, потому что условно ты умеешь все. И я очень по этому поводу переживал, потому что я не мог найти точку — то, что я хочу. И со скриншотами я абсолютно точно понимаю, что я этого хочу и я в это верю.
Stella Art Foundation, Москва
«Игорь Самолет. Все, что мы помним»
До 27 февраля
Полностью интервью с художником смотрите на YouTube-канале Russian Art Focus
