Тайна синей комнаты

«Новое крыло» — недавно образовавшееся выставочное пространство в мемориальном музее-библиотеке Николая Гоголя, в том самом особняке графа Александра Толстого, где великий русский писатель умер. Там еще памятник во дворе стоит — знаменитый «андреевский скорбный Гоголь», который не понравился «советскому правительству» и оттого был задвинут во двор недалеко от Арбатской площади. С некоторых пор «Дом Гоголя» активно развивается, в «Новом крыле» прошло уже три выставки. «Игроки» — четвертая, но, кажется, первая, целиком посвященная Гоголю и сделанная вроде бы по всем правилам мемориально-биографических экспозиций, которые ждешь, попадая в подобное место.

Лучше всего такие ожидания описал когда-то поэт Давид Самойлов в стихотворении «Дом-музей» (его, между прочим, весьма ценил Александр Солженицын):

…Заходите, пожалуйста. Это

Стол поэта. Кушетка поэта.

Книжный шкаф. Умывальник. Кровать.

Это штора — окно прикрывать.

Вот любимое кресло. Покойный

Был ценителем жизни спокойной.

Это вот безымянный портрет.

Здесь поэту четырнадцать лет.

Почему-то он сделан брюнетом.

(Все ученые спорят об этом.)

Вот позднейший портрет — удалой.

Он писал тогда оду «Долой»

И был сослан за это в Калугу.

Вот сюртук его с рваной полой —

След дуэли. Пейзаж «Под скалой».

Вот начало «Послания к другу».

Вот письмо: «Припадаю к стопам...»

Вот ответ: «Разрешаю вернуться...»

Вот поэта любимое блюдце,

А вот это любимый стакан…

Литературные музеи — штука, настраивающая на определенное настроение, торжественное, немного возвышенное и почти всегда слегка скучноватое. Поскольку биографии наших первейших классиков мы знаем назубок, посещение очередного «святого места» напоминает просмотр любимого фильма либо какой-нибудь великой пьесы типа «Гамлета» или «Чайки»: знание сюжета не отвлекает от решения частностей и деталей. Ведь в них самый смак.

«Игроки» не самая известная пьеса Николая Гоголя, причем с неочевидной судьбой. Возможно, мемориальная выставка, посвященная этому безнадзорному шедевру, интересна «новыми сведениями о человеке», про которого, кажется, известно все до мелочей. Мой читатель, не будем спешить и пойдем по порядку, тем более что для создателей выставки (кураторы Анна Румянцева и Алексей Трегубов) важнее всего оказывается именно четкий порядок экспозиции. Все экспонаты ее пронумерованы, и цифры эти, заключенные в аккуратные кружки, являются важнейшей составляющей оформительского решения каждой из комнат, посвященных жизни Гоголя в поместье Кибинцы, Санкт-Петербурге, Москве и Риме.

То есть можно сказать, что создатели экспозиции взяли шире истории конкретных «Игроков» и, почти ожидаемо, пошли по биографической канве, окрасив залы, посвященные географическим реперным точкам жизни Гоголя, в разные цвета. Детство раскрашено зеленым — именно здесь, на самом входе в выставочную анфиладу, посетителей встречает портрет няни Гапы, точнее, Агафьи Семеновны Власенковой, ходившей за классиком в раннем детстве. Экспонат этот между тем тянет на сенсацию, так как известно же, что гоголевская иконография не так велика, как нам бы хотелось, — что уж говорить об изображениях его близких, тем более слуг!

Именно поэтому находки, сделанные в процессе подготовки «Игроков», а теперь развешанные по стенам, тянут на маленькую революцию в гоголеведении. Так, в помещениях, посвященных репетициям пьесы в Малом театре, выставлены рукописи писателя и старинные книги, в том числе с альтернативным, не вошедшим в окончательный вариант финалом. В римском зале, окрашенном в темно-красные тона, поместили недавно переданные в «Дом Гоголя» дагеротипы. На одном из них — узнаваемое гоголевское лицо, но почему-то с бородой. Единственный ранее известный портрет Гоголя периода работы над «Мертвыми душами» (прозаик в окружении римской колонии русских художников), помятый подлинник которого висит тут же, показывает его без бороды. И это задает кураторам сложнейшую загадку: носил ли Гоголь в Италии бороду? Или же это один из «карнавальных образов» человека, любившего розыгрыши и театральность в быту? Тем более что «Игроки» — пьеса о таком же театрализованном обмане простака, попавшегося на удочку опытным аферистам. Тем более что рядом висит фотокопия рисунка Александра Иванова, который тоже ведь создавал свое величайшее творение («Явление Христа народу») именно в Италии. Так вот, на ивановском рисунке Гоголь изображен идеально выбритым.

На выставке много и других удивительных артефактов. Скажем, ранее неатрибутированный портрет Николая Васильевича, выполненный художником-любителем, зареставрированный, впрочем, до паркетного блеска. Или же личные вещи писателя: шкатулка для двух небольших карточных колод, лупа и масса рукописных бумаг, помещенных в глухие стеклянные боксы — пущей сохранности ради. Все они, по мысли кураторов, показывают Гоголя отчаянным карточным воякой, человеком азартным и перманентно игровым. Игровым. Запомним, но не будем, однако, спешить с выводами и пересматривать хрестоматийный облик классика, поскольку в последнем, темно-синем зале нас ждет инсталляция в духе кабаковских инвайроментов. Это помещение, плотно заставленное всевозможными изображениями, показывает, как готовилась «данная выставка». Подобные аттракционы любят делать реставраторы, устраивая экспозиции, на которых обязательно есть стенды, изображающие состояние памятников и картин до и после реставрационных работ. Тоже нормальный, на первый взгляд, ход, который, правда, если внимательно к нему приглядеться, полностью меняет представление о выставке в «Новом крыле».

Почти четверть века назад в Галерее Марата Гельмана открылась выставка «Компромат», собравшая работы современных художников, с помощью компьютера и ножниц создававших набор фейковых документов и листовок политикопровокативного свойства. Участники «Компромата» показывали не только технологии производства разного рода фальшивок, но и принципы работы медиапространства, манипулирующего восприятием аудитории. Экспозиция в синей комнате «Нового крыла», вскрывающая прием (большинство артефактов, представленных в предыдущих залах, оказываются ловкими подделками устроителей «Игроков», разбавляющих новоделы аутентичными предметами XIX века, правда, не имеющими к классику никакого отношения), погружает внезапно прозревшего посетителя в думу о том, что же такое на самом деле мемориально-биографические музеи. Чего мы от них ждем? Что в конечном счете получаем?

Здесь, в синем зале, мы получаем листовку, на которой расписано происхождение всех экспонатов выставки, подлинных или придуманных, а также даны дополнительные комментарии к текстовой части экспозиции и к экспликациям. С этим путеводителем можно пройти анфиладу разноцветных залов обратно (все равно в «Новом крыле» другого выхода не будет: синяя комната — это тупик), внимательно сверив внезапно открывшиеся обстоятельства со своими недавними впечатлениями. Тогда станет понятно, что выставка эта глубже размышлений о музеефикации и «инерции жанра», она — об общих механизмах коллективной памяти. А еще о твоем собственном восприятии, которое легко загоняется в любое удобное русло.

Подобно киношникам, манипулирующим монтажом, Анна Румянцева и Алексей Трегубов минимализируют расстояние между первым восприятием выставки и вторым. Это важный и тонкий момент, ибо обычно воспоминания приходят не сразу, но по мере стирания непосредственных впечатлений. Тут или воспоминания, или непосредственность взгляда. Кураторам «Игроков» удается соединить эти противоположности, сочинить и разыграть коммуникативный аттракцион редкого остроумия и качества. Сочетая литературную подкладку и технологии актуального искусства. Это ведь даже не соц-артистский Хармс (Гоголь «очень любил детей»), но вполне актуальный, воспользуемся неологизмом Михаила Золотоносова, «переборхес», настоянный на работе с готовыми информационными блоками.

Отдельное удовольствие доставляет то, что во всех своих выставочных идеях Румянцева и Трегубов неукоснительно следуют гоголевским заветам. Вы хотели выставку про пьесу о розыгрышах и обманщиках с последующим сеансом разоблачения? Так вот же она! Получите и распишитесь в том, что стали опытнее и сметливей.