Ренессанс в Италии: благочестие, принятое за страсть

Почему в Италии в эпоху Возрождения знатных дам рисовали с обнаженной грудью? Сколько куртизанок было в Венеции? Зачем подле спящей Венеры изображали Купидона? От книги «Любовь и страсть в искусстве Возрождения» невозможно оторваться.

Ее автор Ольга Назарова — кандидат искусствоведения, доцент Школы исторических наук НИУ ВШЭ, где она руководит образовательной программой «История искусств». Ее трижды (в 2020, 2022 и 2023 годах) включали в список лучших преподавателей этого вуза. Предмет научных штудий Ольги Назаровой — итальянский Ренессанс, и она знает его всеобъемлюще — от философских идей, которыми вдохновлялись писатели и художники, до бытовых подробностей из жизни заказчиков и меценатов. Такой многорегистровый подход позволяет ей интерпретировать до боли известные картины в совершенно новом ключе. Оказывается, прекрасные Венеры, Купидоны, Ганимеды, нимфы и сатиры, сообща отвечавшие за тему любви и страсти в итальянском искусстве, не столько свидетельства вольности нравов (в духе «Декамерона») или некритичного подражания Античности, сколько «пиар-сопровождение» экономических процессов. Заключение брачных союзов в те времена было краеугольным камнем общественной жизни: благополучная семья и многочисленное потомство считались маркером социального успеха. Тема любви в искусстве возникла как прославление благочестивого супружества.

Первых обнаженных Венер (вспомним «Спящую Венеру» Джорджоне, породившую множество подражаний) рисовали для украшения спален, нередко как подарок на свадьбу. Ольга Назарова называет такой жанр живописной эпиталамой, по аналогии с эпиталамой поэтической — свадебной песней, «которая сочинялась в честь новобрачных и исполнялась на свадебных церемониях в Древнем Риме». То, что рядом с Венерой часто изображали Купидона, тоже не случайно (в подобных картинах каждая деталь имеет символический подтекст). Речь не о каких-то фривольных шалостях, а наоборот: Купидон призывает богиню очнуться ото сна и возглавить свадебную церемонию.

Еще один жанр ренессансной живописи — так называемые красавицы, благородные дамы в жемчугах, шелках, мехах и нередко с обнаженной грудью. И это совсем не портреты куртизанок, как начали считать в XVIII веке, но обобщенные образы совершенной женской красоты, а она, словами писателя Аньоло Фиренцуолы (1493–1543), «величайшее благо, которое Господь даровал человеческому роду». «С этой оптикой, — резюмирует Ольга Назарова, — частичная нагота… становится символом абсолютной чистоты и целомудрия, а мотив обнаженной груди трактуется как метафора открытой души и сердца, как бы распахнутого навстречу собеседнику».

«Красавиц» писали впрок и продавали при случае, примерно как в XVII веке натюрморты, а в XIX веке пейзажи. Что до куртизанок, которых только в Венеции насчитывалось 13 тыс. (!), то создавать их соблазнительные портреты было не принято, не существовало такого иконографического извода. Сами же они, будучи платежеспособными членами общества, заказывали для украшения жилищ композиции типа «Богоматери с Младенцем».

В ряду множества занимательных историй автор книги рассказывает и о легендарной картине Тициана «Любовь небесная и Любовь земная» (1514), в которой всегда смущало отсутствие равноправного диалога между обнаженной и пышно одетой героинями. Композиция была написана в честь бракосочетания Никколо Аурелио, знатного венецианца, секретаря Совета десяти, и падуанки Лауры Багаротто. 50-летний Никколо вступал в брак впервые, а 20-летняя Лаура — во второй раз. Жених был беден: все семейные деньги он отдал на приданое своим сестрам. А Лаура попала в безвыходное положение: ее первый муж Франческо Борромео, равно как и ее отец, падуанский юрист, приняли участие в бунте против Венецианской рес­публики. Бунт был подавлен, заговорщики казнены (жестоко, прилюдно, на глазах родственников), а их имущество конфисковали. Позднее городской сенат согласился вернуть деньги вдовам и дочерям при условии, что те выйдут замуж за венецианцев. Сохранилась опись имущества, возвращенного Лауре накануне свадьбы, там фигурирует белое атласное платье с алыми рукавами — такое же мы видим на картине. Так что перед нами, скорее, не диалог, а психотерапевтические увещевания, которые покровительница брака Венера адресует новоявленной вдове-невесте. Название же «Любовь небесная и Любовь земная» картине придумали в XVIII веке.