Стив Маккарри: «Я шарик для игры в рулетку»

Директор Московского музея современного искусства Василий Церетели говорит, что снимки американского фотографа Стива Маккарри показывают различие между настоящими произведениями фотографического искусства и обычными фоторепортажами. На единственный мастер-класс Маккарри в Москве узнать, как это получается, пришло гораздо больше людей, чем смог вместить музей. TANR поговорила с 68-летним автором знаменитой «Афганской девочки», членом фотоагентства Magnum, который, путешествуя по миру, из военного репортера превратился в фотохудожника и почитателя буддизма. Выставка Стива Маккарри «Нерассказанная история» открыта до конца лета.

Какую страну любите больше всего?

Вы, наверное, думаете, что Индию? На самом деле мне нравятся разные страны, каждая по какой-то своей причине. Я очень люблю Италию, мне нравится в России. Я провел немало времени в Бирме (с 1989 года Мьянма. — TANR), и мне невероятно близка культура буддизма. Она спокойная и умиротворяющая. Буддистские практики направлены на самоанализ и самонаблюдение, при этом в человеке присутствует участливость ко всему на свете: и к животному, и к листу на дереве. Сам я человек духовный, но не верующий, я не привязан ни к одной из официальных религий. Я и буддизм не практикую, просто мне нравится эта философия.

Значит, не медитируете?

Всегда! Когда фотографирую.

Раз вы бывали в России, должно быть, успели здесь что-то снять.

Когда фотограф думает о России, у него неизбежно всплывают в голове сначала революция, потом Вторая мировая война, потом тоталитарное советское государство. У вас очень беспокойная и драматичная история, все это очень сильно отразилось и на людях, и на архитектуре, при этом здесь невероятно красивая природа. Я успел поснимать немного в Москве, в Рыбинске. Фотографировал Карелию. Но хотелось бы вернуться и поснимать Россию еще.

На закадровых снимках из ваших поездок можно заметить ассистентов: они то держат вас за ноги для хорошего кадра, то тащат технику. У вас постоянная команда, с которой вы путешествуете? 

Я уверен, что любому тревел-фотографу необходим ассистент. Даже не ассистент, а проводник. Человек, который знает территорию, местный язык и культуру, приводит тебя в интересные места. Я всегда находил таких людей, в любой новой стране.

Когда вы стали выставляться в музеях?

Почти с самого начала карьеры, с 1972 года. Меня всегда интересовала художественная сторона фотографии, я считал и продолжаю думать, что хороший снимок должен иметь историю, сильную визуальную энергию, возможность разных интерпретаций. Снимок сможет сказать в тысячу раз больше, чем любое эссе или текст.

У кого вы учились этому? Кто из фотографов сильнее всего на вас повлиял?

Анри Картье-Брессон, Эллиот Эрвитт, Роберт Капа, Доротея Лэнг. Глядя на их снимки, я всегда обращал внимание на то, в какое время дня они сделаны, на каком фоне создаются портреты, как выстроен кадр. Многому меня научила живопись, в первую очередь импрессионисты. Я люблю Караваджо, его драматичный свет, это мой любимый художник. Обожаю балерин Эдгара Дега. Своему цвету я учился у художников.

Почему вы отправились снимать войну (в Афганистан) в первый раз, ведь это не было редакционным заданием? И зачем продолжали снимать военные действия потом, после всех увиденных трагедий?

Когда я решил путешествовать, то сначала провел год в Европе. Где-то месяц пожил в Африке. Потом еще немного в Латинской Америке. Мне всегда хотелось чего-то нового, того, что я еще не видел. В Советский Союз было сложно попасть, в Китай тоже, поэтому я выбрал Индию. Там я провел два года, а потом нелегально проник в Афганистан. Конечно, мне было страшно, но желание узнать, что в действительности там происходит, было сильнее. Да, я часто возвращался туда спустя годы, потому что оказался захвачен историей страны и хотел увидеть, чем все кончится. Хочется привести к концу и свою фотоисторию. Фотограф всегда ищет новые сюжеты, но одержим и теми местами, где уже побывал. Потому что, как только он покидает их, уже хочет вернуться обратно, чтобы узнать, что изменилось с тех пор.

Как вам вообще удавалось найти общий язык с моджахедами? Почему они разрешали вам их снимать?

У них была история, о которой они хотели рассказать, послание миру. Я был не против стать посредником. Я не имею в виду сейчас религиозный подтекст, джихад. Они восстали против правительства, которое, как они думали, двигается в неправильном направлении.

Наверняка были случаи, когда вас задерживали и требовали уничтожить пленку или удалить кадры.

Это было всего пару раз, в Ливане и в Бирме. Одна катушка там, одна здесь — это ничто по сравнению с тем, сколько я снимал, серьезно. Кстати, у меня почти не было случаев, чтобы против съемки возражали сами люди, чтобы они верили, что фотография отбирает душу и всякое такое. Я знаю, что у австралийских аборигенов есть обычай, по которому, когда человек умер, больше нельзя смотреть на его фотографии. Но чтобы кто-то думал, что фотография приносит несчастье, — не встречалось!

Вы столько раз были рядом со смертью: бывали и в афганской тюрьме, попали в авиакатастрофу, стали свидетелем теракта 11 сентября в США. Ваша жизнь как-то менялась после этого? 

Теракт 11 сентября стал черным днем для Америки и огромной трагедией. Я вернулся из Тибета в Нью-Йорк ровно за день до этого. Когда рядом с тобой постоянно умирают люди, это тебя меняет. Но я не долго сокрушаюсь, не больше пары дней. Только не впадайте в шок, я сейчас объясню. Я фотограф, и я всегда в игре. Представьте себе рулетку. На ней есть черные и белые ячейки. Шарик катится по ним, ему может выпасть лечь на черное. Либо на белое. Шарик ничего не решает, крупье забросил его, и игра уже идет. Я — этот шарик рулетки. С точки зрения этики, когда твоя работа — быть профессиональным свидетелем, нет времени на сострадание. Ты просто показываешь. Я был счастлив оказаться в нужное время в нужном месте, счастливом или нет. 

Как при сегодняшнем обилии снимков не терять свежести взгляда? Ведь кажется, что снято уже все. 

Да, у меня часто возникает это ощущение дежавю, чувство, что я уже снимал нечто похожее. Возможное решение — экспериментировать. Смотреть на вещи под новым углом. Пойти прогуляться в другое место, вернуться в другое время дня. Нужно ломать рутину.

С чем связано название вашей выставки — «Нерассказанная история»? 

Фотографии на московской выставке — главные в моей карьере. Это те места и человеческие состояния, которые кажутся мне самыми значимыми, важнейшими. Фотографии здесь — не рассказанная, а показанная история о людях и жизни по всему свету, мой незавершенный визуальный дневник, который я все еще продолжаю вести.

ММОМА на Гоголевском бульваре
Нерассказанная история
До 2 сентября