Печальная история Музея современного искусства в Беркширах и оптимистичная — Музея Гуггенхайма

Эта остроумная книга стала бестселлером сразу же после выхода в конце 1990-х. Шарон Зукин анализирует аспекты «городских культур» (не случайно именно во множественном числе) через призму самых неожиданных и, на первый взгляд, мало сопоставимых феноменов. Он детально разбирает явление Диснейленда, создающего превратное представление о нормах городской жизни, анализирует деятельность корпораций по развитию городских территорий, активно приватизирующих общественные земли и блага, описывает музеи современного искусства, выступающие в роли могущественнейших девелоперов, погружает читателя в экзотический мир этнических ресторанов, создающих колорит города, но лишенных доступа к результатам капитализации собственной экзотичности, разъясняет, в чем не только прелесть, но и польза блошиных рынков.

С любезного разрешения издательства «Новое литературное обозрение» TANR выбрала фрагмент, посвященный феномену музеев современного искусства, написанный совместно с Филипом Касинице. Конечно, отрывки про логику Диснейленда или про то, что означают блошиные рынки, читать, может быть, веселее, однако нас в газете интересует только искусство. Тем более что история неудачного проекта такого музея в провинциальном Норт-Адамсе увлекает не меньше, чем традиционное авантюрное повествование.

***

Непростая история Массачусетского музея современного искусства (Mass Moca, далее ММСИ) наглядно демонстрирует популярность культурных стратегий развития даже в таких небольших городах, как Норт-Адамс.

Старый промышленный город не самое очевидное место для строительства музея современного искусства. Рассчитывать, что музей будет способствовать туризму, который, в свою очередь, спасет город от экономического упадка, было бы рискованно. Но, когда последний завод закрывает свои ворота и ни бизнес, ни правительство не предлагают других вариантов, убедить простых жителей, что их город готов к развитию символической экономики, несложно.

На самом деле в течение всего нескольких лет Норт-Адамсу было представлено два проекта музея современного искусства, каждый из которых по-своему нарушал традиционные представления о том, каким должен быть музей.

Первым появился инициированный нью-йоркским Музеем Гуггенхайма мегапроект, по которому этот удаленный уголок Беркширов должен был стать форпостом глобальной культурной империи. Проект заглох, когда исчерпал ресурс политической поддержки, а привлечь достаточный объем частного капитала не удалось.

Второй проект пришел ему на смену в 1994 году, был менее амбициозным и предполагал создание регионального центра, обучающего музея, где приглашенные художники находились бы в тесном контакте с местными жителями. Несмотря на различия, оба проекта строились на убеждении, что символическая экономика — это такая форма развития, при которой рабочие места создаются и без серьезной правительственной поддержки. Так ММСИ родился, умер и возродился в качестве культурной стратегии по оживлению депрессивного района.

Норт-Адамс не похож на окружающие его холмы и долины северо-западного Беркшира, которые уже давно стали местом культурно-пасторального туризма. В долинах Беркширских гор проводятся летние фестивали — симфонические, театральные, танцевальные. Зимой покатые холмы становятся горнолыжными склонами, а по соседству виднеется все больше треугольных фасадов американских шале.

Здесь же встречаются отремонтированные и возродившиеся к жизни летние коттеджи состоятельных господ и литераторов XIX века. Поместье Эдит Уортон под названием Маунт стало базой шекспировской театральной труппы. На этом благополучном фоне Норт-Адамс с его заброшенным производственным комплексом XIX века и краснокирпичными зданиями заводов, не тронутых модернизацией, выглядит аномалией.

В городках, подобных Норт-Адамсу, альтернатив культурному туризму не так много, даже если делать там особо нечего. Культурные стратегии редевелопмента пользуются большей поддержкой именно в районах, пораженных экономическим упадком или стихийными бедствиями. Старые производственные династии прервались, а новых агентов влияния на их месте не появилось. Зарплаты низкие, работы мало, пустых разговоров много.

Поскольку культурные стратегии складывались параллельно с символической экономикой пост-1970-х, они основаны на принципах визуального повышения ценности. Берется непримечательная местная архитектура и «возрождается» таким образом, чтобы там можно было проводить экскурсии, устраивать гостиницы и рестораны, — так создаются избранные ландшафты потребления.

Однако у культурных стратегий есть свои ограничения. Выбор в пользу музеев, исторических районов и зон этнокультурного наследия делается только в том случае, если инвесторы не знают, как извлечь из земли, на которой все это располагается, больше выгоды. Приходится ориентироваться на средний класс с его уровнем образования, мобильности и реального дохода. В таких случаях государство, как правило, субсидирует проекты развития под давлением и с помощью влиятельного круга местных покровителей искусств. Важно, чтобы болезненные воспоминания о месте остались в прошлом или же были представлены в эстетизированном виде.

В 1970-х годах культурный туризм был тесно связан с джентрификацией центральных городских районов. Это сочетание давало надежду на возрождение городов (без сноса исторических зданий и чувства утраты), на восстановление чувства соседской общности и гордости за свой район. В отличие от практики огня и меча, применявшейся при реконструкции городских районов ранее, культурные стратегии сохранения исторического облика удовлетворяли как недовольство элиты массовыми разрушениями, так и популистский запрос на снижение темпов изменений. В новом направлении развития отразились и пошаговая модель экономического развития, и почтительное отношение к историческим.

В течение 1980-х годов артистический район Сохо в Нью-Йорке, балтиморская Внутренняя гавань с ее магазинами и океанариумом, тематические торговые центры Фанел-холл и Квинси-маркет в Бостоне стали важнейшими точками притяжения туристов. В британском Челтнеме георгианские и викторианские особняки переоборудовали в офисы страховых компаний.

В Лоуэлле, штат Массачусетс, и в Ланкастере на севере Англии хлопкопрядильные фабрики XIX века стали продвигать как туристические достопримечательности, поскольку они напоминали о минувшем индустриальном веке. Лоуэлл сам по себе интересный случай: в 1978 году местной политической и бизнес-элите при содействии бывшего сенатора США Пола Тсонгаса удалось убедить конгресс превратить целый ряд старинных текстильных фабрик в крупный экомузей и отдать его на попечение Управлению национальных парков.

Менее успешен пример города умирающего автопрома Флинта, штат Мичиган, в который были привлечены государственные, частные средства, а также помощь различных фондов для создания Автомира — тематического парка, «превозносящего достоинства автомобиля».

Штат Нью-Джерси пытался привлечь туристов в опустошенные города, построив центр искусств в Ньюарке и океанариум в Камдене, который не смог конкурировать с другими океанариумами Восточного побережья (включая балтиморский), поскольку рыбы в нем плавали недостаточно экзотические, а туристы чувствовали себя недостаточно безопасно.

В культурных стратегиях редевелопмента сложным образом преломляются темы изменений и устремлений. Общей для всех составляющей является стремление создать «культурное» пространство, в котором туризм сочетался бы с потреблением и стилем жизни.

Редевелоперы с удовольствием используют места архаичного быта и трудовой деятельности, но стараются укоренить их в еще более глубоком прошлом. Они встраивают подобные места в образ местной идентичности, сглаживая спорные моменты биографии этих мест. Вне зависимости от кровавого прошлого или современных социальных проблем такие места приобретают «счастливый облик».

Кроме того, культурные стратегии становятся приемлемым для всех средством проведения изменений, они объединяют группы с весьма разными интересами. Однако меня беспокоит несколько ключевых вопросов.

Что есть культурная стратегия — соломинка для утопающего или средство повышения уровня жизни? Как выбрать из культурных стратегий наиболее приемлемую для конкретного места и времени?

Будь то портовые доки Лондона или Ливерпуля, превращенные в выставочные пространства, фермерские рынки в общественных пространствах Нью-Йорка, бистро, отвоевывающие куски лобби в стиле ар-деко у пенсионерских пансионатов, в Майами-Бич или речная набережная в Сан-Антонио — все культурные стратегии нещадно манипулируют образом места. Если проект удался, он демонстрирует способность частного сектора четко следовать «логике рынка». Если нет — проект становится очередным подтверждением несостоятельности общественных институтов в вопросах планирования.

Примеры таких городов, как Флинт и Камден, показывают, что есть места, где можно потратить большие деньги на строительство зданий, но туристы все равно не придут и культурные стратегии не заработают. Подавляющее большинство населения в Камдене — латиноамериканцы и чернокожие; во Флинте также значительный процент этнических меньшинств. Чем же отличается Норт-Адамс, если оставить за скобками преимущественно белокожее население?

В 1986 году Томас Р. Кренс, в то время молодой и амбициозный директор Художественного музея Уильямс-колледжа в Уильямстауне, штат Массачусетс, представил встреченный с практически единодушным одобрением план строительства крупнейшего в мире музея современного искусства. Его коллекция, посвященная главным образом крупномасштабным работам 1960–1970-х годов, будет размещена в комплексе из 28 заброшенных промышленных зданий постройки XIX и XX веков, расположенных в близлежащем Норт-Адамсе.

Массачусетский музей современного искусства (ММСИ) должен был оказать помощь Норт-Адамсу по нескольким направлениям. Во-первых, принять с баланса местного правительства неликвидную недвижимость и провести реконструкцию. Затем нужно было привлечь туристов в маленький, лишившийся промышленности уголок Беркширов, которого не коснулись предыдущие волны туристического интереса.

Помимо 644 рабочих мест в самом музейном комплексе ММСИ, его появление, в теории, должно было привести к созданию рабочих мест в гостиницах, ресторанах и магазинах, ориентированных на туризм. Даже когда в 1988 году Кренс переехал в Нью-Йорк и стал директором Музея Гуггенхайма, он продолжил разрабатывать проект ММСИ, а возглавляемый им музей стал его управляющим партнером (однако впоследствии музей отказался от этого статуса).

В рамках таких тесных взаимоотношений крупные произведения искусства, принадлежащие Музею Гуггенхайма, могли бы храниться и выставляться в Норт-Адамсе, который в таком случае выполнял бы роль крупнейшего северного филиала музея. Все это согласовывалось с общей концепцией Музея Гуггенхайма, который под руководством Кренса создал целую сеть музеев c новыми площадками в Италии, Испании, Австрии и Центральном Манхэттене, а также планировал создать еще одну — в Норт-Адамсе.

Потенциальный рост занятости много значил для Норт-Адамса. Плотность населения в гористой и сравнительно изолированной западной части Новой Англии никогда не была столь высока, как в ее южной части и Нью-Йорке. В нескольких затерянных в холмах городках 200 лет тому назад было больше жителей, чем сегодня. Больше всего жителей — 24200 человек — в Норт-Адамсе было зафиксировано в 1900 году, к 1970 году эта цифра снизилась до 19195, а в 1990 — до 16797. В 1980 году 15% населения жили за чертой бедности.

В 1985-м, когда Кренс впервые озвучил свой план создания ММСИ, безработица достигла критического уровня в 14%, что было ярким контрастом на фоне «массачусетского чуда», где высокотехнологичные предприятия обеспечили процветание и снизили безработицу до рекордных показателей по всему штату.

Норт-Адамс страдал и от социальных проблем, сопутствующих экономическому упадку. В течение 1980-х город несколько раз занимал первые строчки в статистике штата по подростковой беременности и количеству зарегистрированных случаев жестокого обращения с детьми на душу населения. В 1991 году процент учеников, бросивших старшие классы до получения аттестата, в пять раз превышал средний по штату.

Норт-Адамс пережил два периода промышленного роста. С 1860-го по 1880-й в городе процветали текстильное производство, типографии, обувные и кожевенные фабрики. Гидроэнергия реки Хусик, а также ввод в строй одноименного тоннеля в 1875 году создали условия для становления, а после окончания Гражданской войны — роста промышленных предприятий. Норт-Адамс был и важным железнодорожным узлом на пути между Бостоном и Олбани, штат Нью-Йорк.

Кроме того, рабочие вели себя смирно. Первые попытки организовать профсоюз, предпринятые Рыцарями св. Криспина, провалились, когда работодатели временно заменили местных бастующих рабочих китайскими штрейкбрехерами. После депрессии 1873 года профсоюзы были укрощены окончательно.

Многие улицы города до сих пор носят названия первых владельцев фабрик. Упадок текстильной и обувной промышленности 1920-х годов опустошил заводы по всей Новой Англии. Однако, в отличие от Лоуэлла и других восточных соседей по штату, в 1930-х годах Норт-Адамс пережил второй промышленный подъем, связанный с зарождением электронной промышленности. Небольшие электронные компании воспользовались удачным сочетанием дешевизны фабричных площадей Норт-Адамса и близлежащего Питсфилда и наличием здесь опытных заводских рабочих.

В течение всей Второй мировой войны количество рабочих мест в Норт-Адамсе росло, особенно в период, когда электрическая компания sprague (позднее sprague technologies inc.) приобрела расположенные на реке типографии arnold и еще несколько заводских зданий поменьше и организовала производственный комплекс «Маршалл-стрит». Теперь это площадка ММСИ.

Во время войны комплекс производил, среди прочего, детонаторы для атомных бомб. В период промышленного бума 1950-х завод поставлял множество различных изделий, наиболее востребованными из которых были компоненты для телевизоров. На пике производственной активности на заводе sprague technologies трудилось 4000 рабочих, затем количество рабочих мест неуклонно снижалось, пока в 1979 году не достигло 1800.

Затем фирму приобрела группа компаний, сформировавших General Electric, а в 1981 году ее перепродали корпорации Penn central, которая и закрыла завод на Маршалл-стрит в 1985 году. Порядка 1500 сотрудников остались без работы.

В период с 1980 по 1985 год в Норт-Адамсе закрылись еще четыре производственных предприятия с общей численностью 849 рабочих. Не считая производственной базы, город может предложить работу главным образом в сфере обслуживания. Расположенный в Уильямстауне Уильямс-колледж, что в пяти километрах от Норт-Адамса, стал для горожан крупнейшим работодателем, после которого идет районная больница Норт-Адамса, действующий завод sprague и субсидируемое производство (с менее чем 600 рабочих мест), а также Государственный колледж Норт-Адамса.

Таков же типичный сценарий упадка производства на севере штата Нью-Йорк и на западе Новой Англии. Иначе события развивались в других частях Беркширов. Начиная с 1860-х, когда текстильные и обувные производства подхлестнули промышленный рост Норт-Адамса, в Беркширы стали приезжать на лето состоятельные ньюйоркцы.

Писатели Герман Мелвилл и Натаниэль Готорн сделали Беркширы своим вторым домом еще раньше. С открытием железнодорожной ветки между Стокбриджем, штат Массачусетс, и Нью-Йорком перемещаться стало значительно проще. С 1890 по 1920 год небольшие деревенские хижины творческой интеллигенции сменились основательными загородными домами, скромно называемыми коттеджами.

В 1902 году, руководствуясь принципами, обозначенными пятью годами ранее в ее совместной с Огденом Кодмэном работе «Украшение дома», Эдит Уортон построила свое поместье Маунт. Ландшафтный дизайнер Фредерик Лоу Олмстед проектировал здесь сады и парки, а архитектурное бюро «Макким, Мид энд Уайт» построило несколько церквей в центре Стокбриджа.

Несмотря на все эти усилия по воссозданию сельских ландшафтов для представителей городских элит, отдыхающие из больших городов ехали в Беркширы за покоем на лоне природы. В описании массачусетского городка Ленокс 1894 года, когда он был на вершине популярности, утверждается, что в городе собирается та же публика, что и в Бар-Харборе, штат Мэн, и Ньюпорте, штат Род-Айленд, то есть нью-йоркская и бостонская элита. Однако в Леноксе представители элиты предпочитали совершать длительные прогулки и наблюдать за изменением цвета осенней листвы, нежели участвовать в требующих определенного напряжения общественных ритуалах. Тем не менее, когда лучшие участки были приобретены под летние дома и поместья, цены на землю заметно подскочили.

Во время Великой депрессии большинство коттеджей оказались бесхозными. Во многих разместились школы, гостиницы или загородные клубы; другие просто стояли заброшенными. (Когда в 1970 году Маунт начали восстанавливать, поместье было буквально в руинах.)

Однако в 1930-х в Беркширах была зафиксирована новая волна туристов, приезжающих ради совместного культурного опыта, сравнимого с недавно организованными в Европе музыкальными фестивалями в Глайндборне и Байройте.

Эти культурные туристы также прибывали главным образом из Нью-Йорка и Бостона; многие придерживались на тот момент радикальных взглядов в культуре и политике. Они привнесли городскую культуру в неторопливую сельскую жизнь Беркширов. В отличие от причудливых деревенек Новой Англии, ее буколических ландшафтов, которые вдохновляют фольклор и примитивное искусство, столь развитое в этом регионе, в Массачусетс люди приезжали, чтобы послушать новейшую музыку и оценить новейшую хореографию. В отличие от владельцев коттеджей «позолоченного века», это были культурные туристы из среднего класса.

Поместье Тэнглвуд в Стокбридже с 1937 года стало летней резиденцией Бостонского симфонического оркестра под управлением Сергея Кусевицкого. В репертуар наряду с произведениями композиторов классической и романтической школ, и прежде всего Бетховена, Вагнера и Малера, нередко попадали современные произведения Бартока и Копленда.

В первые годы концерты проходили на открытом воздухе или под тентом наподобие шапито; когда тент сменило капитальное строение, его назвали «Музыкальный навес». С выходом Кусевицкого на пенсию в 1948 году в Тэнглвуде не прекратились выступления звезд и приглашенных дирижеров, среди которых был и Леонард Бернштайн, долгое время сотрудничавший со знаменитой Тэнглвудской летней музыкальной школой. Сегодня в Тэнглвуд приезжает порядка 300 тысяч туристов в год.

В еще более сельском Джейкобс-Пиллоу, расположенном неподалеку, в 1931 году был организован Хореографический фестиваль, и Тед Шоун, Пол Тэйлор и другие авангардные хореографы середины ХХ века стали проводить летние месяцы в этом регионе. В 1950-х годах на территории кампуса Уильямс-колледжа стали проводить Уильямстаунский театральный фестиваль. Под руководством Никоса Псахаропулоса на фестивале вместо незамысловатого летнего репертуара играли серьезные американские пьесы и классику. В Уильямстауне прописался также Институт искусств Кларка (Сlark art institute) — небольшой, но уважаемый музей с хорошим собранием импрессионистов, созданный усилиями частных коллекционеров, которые уже давно приезжали сюда на лето.

В 1970-х экономика летнего культурного туризма была усилена строительством зимнего жилья для лыжников, домов престарелых и еще большего количества летних домиков. Осень отмечается всплеском буколического культурного туризма, когда сезон листопада совпадает с сезоном охоты за антиквариатом.

Однако ни один из этих туристических бумов не коснулся Норт-Адамса. В отличие от затерянных в холмах городков, переживших экономический упадок еще в XVIII веке, где за давностью лет не сохранилось громоздких построек, отвлекающих внимание от созерцания природы, в Норт-Адамсе визуально доминирует промышленная архитектура.

Для производственных целей на реке поставили дамбу, площадь одного только комплекса ММСИ на Маршалл-стрит равна десяти футбольным полям, а в домах по-прежнему живут семьи рабочих. Эти потомки ирландских, итальянских и франкоканадских пролетариев отличаются от населения пасторальных городков в холмах. Среди них больше католиков, нежели протестантов, это классические «рейгановские демократы», отдающие свои голоса за правоцентристских политиков популистского толка вне зависимости от их партийной принадлежности. Многолетний мэр Норт-Адамса состоит в Демократической партии. В свою очередь, состоятельные жители соседнего университетского городка Уильямстаун — это в основном демократы либерального толка, но в Норт-Адамсе они считаются сторонниками элитизма.

Запоздалая попытка Норт-Адамса воспользоваться культурными стратегиями редевелопмента была совмещена с более традиционной для городского планирования тех лет практикой огня и меча. В начале 1960-х годов в ходе первой из трех фаз городской реконструкции власти снесли 251 жилой дом, не отвечавший современным требованиям, на месте которых были построены небольшой торговый центр и первая очередь проходящей через город скоростной трассы.

В ходе второй фазы в конце 1960-х город сносил не только ветхое жилье, но и исторические здания, включая старую ратушу, два банка и одну гостиницу. Большая часть расчищенного таким образом пространства осталась незанятой.

Третья фаза пришлась на 1979–1980 годы, когда на части пустующих участков построили супермаркет Kmar и парковку на 400 машин в самом центре города. На государственные средства построили и небольшой торговый центр Heritage State Park, визуально объединенный тематикой местных художественных промыслов. К началу 1990-х годов большая часть тех магазинов обанкротилась, помещения так и остались пустовать. Последний постоялец гостиницы, построенной в ходе третьей фазы реконструкции, съехал еще в 1986 году.

К середине 1980-х годов трудоспособное население Норт-Адамса оказалось в плачевном положении. Профсоюзы потеряли последнюю надежду на привлечение в город промышленных предприятий. В отличие от других регионов, переживающих экономический упадок, в Норт-Адамсе не было попыток открыть даже мелкие производства или коммерческие предприятия. Ходили разговоры о создании музея промышленности, но если в Янгстауне, штат Огайо, построили индустриальный музей, а в Лоуэлле — музей экологии, то в Норт-Адамсе все разговорами и закончилось. Старые идеи исчерпали себя, новых не появилось.

Глобальный мир искусства

Уильямс-колледж — замечательный плацдарм для запуска культурной стратегии в целях экономического преобразования Норт-Адамса. Помимо того, что здесь работают именитые преподаватели, а летом проходит театральный фестиваль, колледж стал тренировочной базой для целого поколения влиятельных руководителей художественных музеев.

Эта сплоченная компания известна как Уильямс-мафия и состоит из мужчин немногим за 40, наделенных как должностными, так и личными амбициями, поддерживающих тесную связь с соответствующим факультетом колледжа. В нее входят директор Бруклинского музея, заместитель директора Национальной художественной галереи, директор Чикагского института искусств, директор Музея современного искусства в Сан-Франциско, директор Художественного музея округа Лос-Анджелес, директор отдела живописи и скульптуры Музея современного искусства (МоМА) и Томас Кренс — директор Музея Гуггенхайма.

Выпускник Уильямс-колледжа Кренс, помимо степени магистра искусств, имеет также степень магистра бизнес-администрирования Йельского университета. Когда ему было едва за 30, Кренс получил должность директора небольшого Художественного музея Уильямс-колледжа и из старомодного, ориентированного главным образом на учебные программы заведения сделал региональный центр новейшего искусства.

До его назначения коллекция была весьма эклектичной. Кренс упорядочил устройство музея, вывел его на профессиональный уровень; под его руководством музей приобрел по крайней мере одну значительную коллекцию (Prendergast collection), провел реконструкцию и добавил к своим площадям 35000 квадратных футов выставочных помещений. Кроме того, Кренс устроил несколько вызвавших широкую дискуссию выставок, самой громкой из которых стала экспозиция немецких экспрессионистов. Все это привлекло к нему всеобщее внимание, а также восторженные, а порой и критические, отзывы его преподавателей с факультета.

Когда Кренса назначили директором Музея Гуггенхайма в 1988 году, его впервые назвали «визионером». Не последней по значимости из его инноваций стала попытка решить проблему нехватки площадей за счет интеграции Гуггенхайма и ММСИ. Таким образом он бы воплотил идею, впервые озвученную им в 1986 году.

В то время Гуггенхайм, как и многие подобные музеи, столкнулся с несколькими существенными проблемами. Во-первых, помещения на Пятой авеню не хватало, чтобы выставить даже малую часть имеющихся работ. До долгожданного открытия второго здания (предусмотренного еще в оригинальном проекте Фрэнка Ллойда Райта, но так и не построенного) в 1992 году музей мог экспонировать не более 1,5% своей постоянной коллекции.

Во-вторых, у музея наблюдался существенный текущий дефицит — почти 2 миллиона долларов при общем текущем бюджете в 11 миллионов. В-третьих, по общему мнению, в преддверии XXI века Гуггенхайм должен был вернуть себе позиции музея именно современного искусства. К работам художников начала XX века, на которых зиждилась репутация музея, важно было добавить современных авторов.

Кренс решил создать новый образ Гуггенхайма как глобального культурного учреждения. Для этого он принялся налаживать тесные связи с заокеанскими музеями, обхаживать потенциальных иностранных спонсоров и открывать филиалы Гуггенхайма в других странах.

По мысли Кренса, таким образом музей сможет наладить кругооборот новых произведений искусства со всего света, поучаствовать в распределении заокеанских бюджетов и обрести новый голос в мировой культурной дискуссии.

Кроме того, Гуггенхайм сможет усилить свои позиции в Нью-Йорке и успешно конкурировать с более крупными и более известными музеями — МоМА и Метрополитен. Оба этих музея за последнее время значительно расширились, а Метрополитен еще и увеличил свою коллекцию современного искусства.

У Гуггенхайма уже был небольшой музей в венецианском палаццо Пегги Гуггенхайм, и с приходом Кренса он стал расширять свое присутствие в Европе. И хотя куратор коллекции Пегги Гуггенхайм заявлял, что администрация Кренса пренебрегала этим филиалом, довольно быстро стали распространиться упорные слухи, что Гуггенхайм ведет переговоры с городскими властями об открытии новой площадки в здании таможни, возможно даже совмещенной с художественным парком а-ля Диснейленд или дорогой гостиницей.

В то же время Кренс договорился об открытии Музея Гуггенхайма под Миланом и рассматривал возможность создания еще одного филиала в Зальцбурге. Расширение музея всегда вызывает зависть, но такая степень глобализации спровоцировала бурю критики в арт-мире.

Более того, под руководством Кренса музей предпринял весьма спорные маневры по выводу некоторых работ из фондов коллекции, когда были проданы известные произведения Кандинского, Шагала и Модильяни.

В то же время Гуггенхайм принял большую коллекцию современных художников на сомнительных условиях. Граф Джузеппе Панца ди Бумо передал музею 211 работ американских художников-минималистов 1960–1970-х годов, но только половину безвозмездно. Вторую половину необходимо было приобрести в течение следующих шести лет, за что через пять лет граф обязался оформить первую половину как дар музею.

Перед Гуггенхаймом встала проблема: где взять 30 миллионов долларов на покупку коллекции Панцы и где эту коллекцию разместить? Когда расширенный и обновленный музей открылся в 1992 году, критики немедленно разделились на два лагеря.

Одни ограничились обсуждением архитектурных изменений, которые в целом оценивались положительно. Другие связывали архитектуру и инсталляции со всем набором противоречивых практик — расширение, создание целой сети музеев, продажа работ известных мастеров и приобретение коллекции минимализма — и кляли все это на чем свет стоит.

В частности, критик Хилтон Крамер указывал на то, что переезжать в новое высотное здание не было никакой необходимости, если Кренс все равно собирался распределить постоянную коллекцию по филиалам сети.

Концептуальный музей

С самого начала разным аудиториям представлялась своя версия проекта ММСИ. Разнообразие концепций отобразилось и в модели будущего музея, которая демонстрировалась на выставке «От фабрики к музею», устроенной в 1989 году прямо на площадке.

В этой модели из центральной фабричной трубы вылетало слово art. Проект, как и задумывалось, финансировался главным образом государством, для чего были выпущены специальные облигации на сумму 35 миллионов долларов. Государство помогало также прямыми грантами, покрывавшими расходы на планирование проекта.

Политическая поддержка также имела огромное значение. В контексте политической ситуации в Массачусетсе ММСИ с самого начала рассматривался как местное предприятие (пусть и управляемое крупным международным учреждением), чья основная цель — оживить Норт-Адамс за счет нанесения его на карту культурного туризма, имеющего в Беркширах долгую положительную историю.

Тем временем в арт-мире ММСИ представлялся как проект международного значения, связанный с культурными учреждениями по всему миру и в целом независимый от местного контекста.

После перехода Кренса в Гуггенхайм в 1988 году предполагаемый музей все чаще рассматривался как одна из составляющих планов глобального расширения Гуггенхайма. В 1989 году Кренс описывал ММСИ как отделение первого в мире международного музея.

В рамках новой стратегии Гуггенхайма музей в Норт-Адамсе одновременно решал и вопрос выставочных площадей для коллекции графа Панцы, и проблему позиционирования музея как авангардного культурного учреждения мирового масштаба. Но сначала Кренсу предстояло оценить рыночные перспективы концептуального переустройства как музея, так и промышленного комплекса в Норт-Адамсе. «ММСИ — это такой музей без собственной коллекции, это музей пространства», — говорит он.

Кроме того, это музей, где экспозиция имеет не энциклопедический характер, но дает представление о конкретном периоде. По мнению Кренса, с 1970-х годов музеи стали «интерпретаторами культурных эпох», а не «сокровищницами и хранилищами».

Таким образом, спектр ММСИ был определен: «это музей искусства 1960-х, 1970-х и 1980-х». Чтобы понять этот период в искусстве, интересующимся придется поехать в Норт-Адамс.

Такое концептуальное переустройство с учетом визуальных особенностей экспозиции вполне подходило произведениям искусства, которые Кренс хотел выставить в Норт-Адамсе: это коллекция Панцы, огромные скульптуры, минималистские работы Дональда Джадда, представлявшие собой ящики или навесы, и неоновые инсталляции Дэна Флавина.

И концепция музея, и само концептуальное искусство, которое там планировалось выставлять, в арт-мире воспринимались неоднозначно. Для начала журналисты выяснили, что некоторые «произведения» коллекции графа Панцы так и не были созданы. Они существовали лишь на бумаге в виде авторских чертежей с пояснениями.

Более того, художники заявили, что граф Панца хотел своими ухищрениями лишить их заработка, наняв кого-то за меньшую плату для выполнения части работ. Критики подняли вопрос: что же именно музей покупает у графа Панцы за 30 миллионов долларов?

По иронии судьбы значительная часть арт-проектов 1960-х и 1970-х годов первоначально задумывалась как вызов сложившемуся представлению о произведении искусства как об украшении или предмете коллекционирования. Художники создавали громадные скульптуры, которые не помещались ни в одну комнату, инсталляции, привязанные к определенной площадке, которые невозможно было перенести, планы, существовавшие исключительно на бумаге.

И тем не менее на подъеме арт-рынка 1980-х люди стали собирать такие работы. Они стали не только коллекционными, но и весьма дорогими. Именно такое искусство идеально подходило для экспонирования и хранения в необычайно вместительных индустриальных пространствах ММСИ. Музеи играют решающую роль в утверждении ценности такого искусства, ведь, несмотря на эскалацию цен на работы минималистов и концептуалистов на непрагматичном рынке 1980-х, частный, немузейный рынок для такого искусства крайне ограничен: очень немногие могут украсить такими шедеврами свою гостиную.

Наконец, проект ММСИ был анонсирован, когда минималистское и концептуальное искусство предыдущих десятилетий было на грани утраты к нему интереса и признания критиков. Поэтому создание крупного музея, посвященного такому искусству, было встречено с заметным воодушевлением со стороны многих крупных коллекционеров.

Тем не менее, когда возникли сомнения относительно щедрости графа Панцы, многие участники арт-рынка подняли концептуальный музей на смех.

За все время существования проекта он неоднократно оказывался под угрозой срыва из-за финансовой и политической ситуации в Массачусетсе. Вначале национальная пресса приветствовала Кренса как визионера, способного изменить ситуацию («искусство приходит на помощь», — возвещал Newsweek в 1987 году), не говоря уже о местных газетах, которые видели в ММСИ спасение для Норт-Адамса.

Администрация губернатора Майкла Дукакиса была только рада распространить «массачусетское чудо» на отдаленный уголок штата, мимо которого прошел высокотехнологичный бум, и оказывала проекту всяческую поддержку.

Однако вслед за суровым экономическим спадом, охватившим Новую Англию в 1988 году, и президентскими выборами, в которых Дукакис проиграл Бушу, поднялась волна критики. Когда вскоре после этого в Массачусетсе разразился налогово-бюджетный кризис, пресса по наводке госчиновников обнаружила в проекте музея значительные изъяны.

Уже в июне 1988 года, за четыре месяца до президентских выборов, нанятый местной газетой Вerkshire Eagle консультант по вопросам искусства усомнился в реалистичности музейного проекта, тогда же было решено отказаться от идеи строительства в музее конференц-центра. Сверхоптимистичные прогнозы посещаемости, которые все проглядели в новостном потоке, привлекли наконец внимание общественности.

В августе 1989 года исполнители заказанного музеем маркетингового исследования пришли к выводу, что концепция современного искусства, на которой основывался ММСИ, оказалась слишком узкой.

«Большинство потенциальных посетителей предпочли бы увидеть интересные ландшафты, театральную или танцевальную постановку, послушать музыку, съездить за покупками в магазин распродаж или книжный магазин, посетить заповедник дикой природы, а не рассматривать современное искусство».

Никто не мог с уверенностью сказать, что из Нью-Йорка и Бостона по сравнительно узким дорогам сюда приедет достаточно посетителей, чтобы оправдать вложения государства и держателей акций.

Усугубление бюджетного кризиса в штате поставило под вопрос выпуск облигаций на 35 миллионов долларов, который был уже одобрен законодательным собранием штата, а также выделение 1,8 миллиона долларов из бюджета штата на исследование экономической целесообразности, которое должна была провести возглавляемая Кренсом проектная группа.

На самом деле финансирование ММСИ не было напрямую связано с сокращениями бюджета штата, поскольку основные средства должны были поступить через продажу облигаций, а не из текущего бюджета.

Однако широкую общественность такие тонкости уже мало интересовали. Для многих это была просто растрата средств на экстравагантный музейный проект, в то время как финансирование важнейших служб существенно снижалось.

Когда депутаты законодательного собрания урезали бюджет на культуру с 27 миллионов долларов в 1988 году до 17,3 миллиона в 1990-м, они стали куда внимательнее отслеживать субсидирование деятельности временного персонала ММСИ. Уже в 1989 году ММСИ пришлось взять заем в 100 тысяч долларов у Массачусетской промышленно-финансовой корпорации, чтобы оплатить 175-тысячный счет за газ, о чем не преминула посудачить теперь уже критически настроенная местная пресса.

Тем временем из-за инфляции плановая стоимость реконструкции промышленного комплекса на Маршалл-стрит выросла с 77,5 до 85,7 миллиона долларов. Тем не менее проект по-прежнему пользовался поддержкой местного населения. В октябре 1988 года жители Норт-Адамса выстроились в очередь на день открытых дверей, организованный проектной группой, и с гордостью говорили о будущем музее. На благотворительный бал в пользу музея, состоявшийся четыре месяца спустя, не хватило билетов всем желающим.

Мэр города Джон Барретт III говорил: «Для меня это чрезвычайно приятный момент. Многие спрашивали — ну кто приедет к вам сюда, на северо-запад Массачусетса? Но вот приехали [на бал] из Германии, из Англии, из Нью-Йорка. В южном округе есть Тэнглвуд и „Джекобс Пиллоу“, но мы сказали: примите нас такими, какие мы есть, — и вот они приняли нас, прямо здесь, в старом фабричном здании».

Местных чиновников привлекало не столько искусство, сколько несколько сотен рабочих мест для местных жителей в штате музея. «Я пролетарский мэр из пролетарского района, — говорил мэр Барретт, выступая перед законодательным собранием штата. — Я ничего не смыслю в современном искусстве и даже не пытаюсь сделать вид, но я признаю современное искусство как двигатель, который может привести к созданию пары сотен рабочих мест в нашем городе».

Такое отношение отражает почти полное отсутствие альтернатив. Приобрести и реконструировать бывшие заводы городу было не по карману. С повышением во всем штате налога на недвижимость и в отсутствие всяких надежд на помощь со стороны зарегистрированных в городе частных предприятий городскому совету пришлось искать новые источники дохода.

Низкая занятость местного работоспособного населения создавала напряжение, которое к 1990 году еще более возросло с закрытием нескольких заводов и сокращением штата других предприятий.

В 1992 году, когда в других частях штата никто уже не приветствовал идею создания музея, как раньше, местный коммерсант заявил газете Boston Globe: «ММСИ — это хорошая идея. В сложившейся ситуации любая идея — хорошая». Однако культурное и географическое расстояние между Музейной милей на Пятой авеню в Нью-Йорке, где расположен Музей Гуггенхайма, и горсоветом Норт-Адамса было постоянным источником сомнений и недопонимания относительно заинтересованности в проекте как с одной, так и с другой стороны.

Сомнения только увеличивались, когда речь заходила о выгодах, которые извлечет из совместного проекта каждая из сторон. Поэтому назначение Гуггенхайма оператором ММСИ лишь укрепило подозрения, что комплекс на Маршалл-стрит будет использоваться главным образом как запасники страдающего от недостатка пространства Гуггенхайма. За бюджетным кризисом штата и этическими вопросами относительно роли Музея Гуггенхайма в проекте могло, как за ширмой, скрываться банальное нежелание властей оказывать проекту организационную поддержку.

Для законодательного собрания штата Массачусетс ММСИ был наилучшим поводом для нападок на губернатора Дукакиса. «Это вопрос… приоритетов: либо защищать население и спасать жизни, либо устраивать грандиозные проекты для богатых», — заявил член Демократической партии и депутат от Уксбриджа, городка в юго-восточной части штата, избиратели которого, преимущественно представители среднего класса, всячески сопротивлялись повышению налогов. Если в Норт-Адамсе политики по-прежнему рассматривали проект ММСИ в качестве двигателя экономического развития, поддержку влиятельного сообщества местных любителей искусства музей уже утратил.

Интересующихся искусством жителей устраивали скромные амбиции Беркширского музея, расположенного неподалеку, в Питсфилде, центре округа, а также экспозиции Музея Уильямса и Института искусств Кларка, расположенных в Уильямстауне.

Симптоматично, что примерно в это время совет директоров Беркширского музея уволил энергичного куратора, который занимался «импортом» выставок произведений современных нью-йоркских художников.

Немногочисленные местные художники, большая часть которых работает в народном или ремесленном стиле, тоже не ждали особых выгод ни от ММСИ, ни от обещанных проектом студийных пространств. Сомнения, что в связи с открытием ММСИ рынок для местных художников расширится, были весьма велики.

Строительство ММСИ, каким задумал его Томас Кренс, уже вышло за рамки программы адаптации старого здания для использования учреждением культуры. Проект уже не отвечал местным представлениям о необходимом и достаточном, и вклад местных кругов, как политических, так и культурных, свелся к минимуму.

Формирование Кренсом звездной команды проектировщиков, в которую вошли всемирно известные архитекторы Франк Гери и Роберт Вентури и архитектурные бюро skidmore, Owings & Merrill из Чикаго и bruner/cott & associates из Кембриджа, штат Массачусетс, подчеркнуло разницу в ресурсах музея и города.

Сам принцип сочетания исторических промышленных зданий и концептуального искусства в корне менял стратегию городского развития и реконструкции, которой Норт-Адамс старался придерживаться предыдущие 20 лет. И хотя стратегия эта привела к уничтожению исторического центра, новая застройка центральных улиц способствовала бы созданию принципиально новой символической географии.

И все же сохранение промышленных зданий на Маршалл-стрит оставалось ключевым коммерческим доводом музейного проекта на местном уровне.

С самого начала проектировщики ММСИ осознанно не скрывали противоречий между произведениями искусства, ставшими образцами высокой культуры в ее наиболее международном, лишенном всякого местного контекста выражении, и никак не связанными с историей Норт-Адамса и жителями города, с одной стороны, и принципами сохранения исторического облика, связанными с этой историей напрямую, — с другой.

Первоначальный проект ММСИ провозглашал принцип «уважения к этим благородным строениям». В 1989 году во время переговоров о фактическом финансировании работ проектная команда собрала на территории еще не открывшегося музея небольшую экспозицию.

Выставка «От фабрики к музею» была посвящена прежде всего промышленной истории этого комплекса зданий и вписыванию будущего музея в этот контекст. Экскурсии, которые стали водить по территории, привлекли некоторое количество туристов и ценителей искусства, а также местных жителей, желающих еще раз взглянуть на остановившееся производство, которому они отдали немало лет своей жизни.

Просторные промышленные здания с центральной краснокирпичной часовой башней посередине стали самым мощным зрительным образом, который могли предложить сторонники музея. Именно эти изображения были использованы в качестве основного визуального акцента в информационных материалах и телевизионной рекламе, снятой в поддержку строительства музея.

В июне 1990 года главный государственный инспектор предпринял попытку урезать государственное финансирование ММСИ на основании того, что такая поддержка не имела законных оснований. В противоречие уставным документам, по которым городские власти Норт-Адамса должны предоставить 10,7 миллиона долларов на запуск проекта, музей получил лишь вклад, равный 500 тысячам долларов.

Проектная команда рассчитывала, что в эту сумму будет включена стоимость принесенных в дар произведений искусства и самих зданий электрической компании sprague на Маршалл-стрит. Несмотря на протесты руководителя департамента экономического развития Массачусетса в администрации Дукакиса, штат начал сворачивать программу поддержки ММСИ.

Когда же в ноябре 1990 года на губернаторских выборах победил республиканец Уильям Уэльд, из-за назревающего движения за снижение налогового бремени перспективы выделения штатом средств на завершение проекта музея стали совсем призрачными. В сентябре 1991 года администрация Уэльда представила свой урезанный проект музея.

«Пришло время спуститься на землю, — сообщил журналистам госсекретарь штата по экономическим вопросам Дэниэл Грегори, говоря о первоначальном плане выпуска гарантированных государством облигаций на сумму 35 миллионов долларов, одобренном законодательным собранием два года назад. — Кто-то, наверное, уже решил, что поймал золотую рыбку».

Политики Норт-Адамса ответили, что только сопоставимый по масштабу с первоначальным проект сможет привести к отдаче, необходимой для устойчивого экономического развития. 18 октября 1991 года после длительных споров администрация Уэльда одобрила финансирование ММСИ в размере 688 тысяч долларов в течение одного года. За этот год музей должен был привлечь 12 миллионов долларов частных инвестиций (из запланированных 35).

Тем временем ММСИ получит необходимые разрешения на строительство. Сотрудники также попросили несколько крупных музеев принять участие в конкурсе на управление площадкой в Норт-Адамсе.

Кренс заблаговременно снял с себя обязанности председателя Комиссии по культурному развитию ММСИ, чтобы избежать конфликта интересов. Никто не удивился, а покровители проекта вздохнули с облегчением, когда весной 1992 года конкурс выиграл Музей Гуггенхайма. В конце года губернатор Уэльд продлил срок, данный ММСИ на привлечение частных инвесторов, еще на семь месяцев.

Проектная команда музея пропустила несколько распоследних сроков, поставленных руководством штата, но так и не смогла найти финансирование для проекта среди частных покровителей искусства. Интерес же, высказанный несколькими девелоперскими компаниями, так и не был подкреплен финансовыми обязательствами.

В 1993 году сотрудники музея вдвое урезали себе зарплату. Тем временем в Нью-Йорке оборотный фонд Музея Гуггенхайма таял на глазах. Несмотря на успешную кампанию по сбору средств, штат музея претерпел сокращения, рабочие часы урезали как в основном музее, так и в филиале в Сохо, а библиотека была и вовсе временно закрыта.

Казалось, что проект ММСИ уже можно похоронить. Однако в 1994 году новый консорциум учреждений культуры предложил свое видение проекта, не такой масштабный и более пригодный для пошаговой реализации. Новый ММСИ — это музей с выставочным и театральным пространствами, а также производственной лабораторией. В управляющий консорциум вошли: хореографический фестиваль «Джекобс Пиллоу» в Беркширах и две сторонние организации — Лос-Анджелесский центр японской диаспоры в Америке и Бруклинский семинар по американской истории. Четвертым управляющим партнером должен был стать новый организованный художниками музей — Коллекция Норт-Адамса. Среди партнеров с ограниченной ответственностью в прессе упоминались Музей Гуггенхайма, Строительная компания Диснея, Государственный колледж Норт-Адамса, Центр искусств Уокера в Миннеаполисе, Фонд Хенсона, Бруклинская академия музыки и театр Флин в Берлингтоне, штат Вермонт.

Губернатор «сначала был настроен по отношению к проекту весьма скептически, но постепенно стал проявлять заинтересованность, потом оказывать поддержку… и наконец стал его горячим сторонником».

Возможно, губернатор изменил свое мнение, потому что новым директором ММСИ стал Сэмюэль Миллер, управленец от искусства, за плечами которого солидный список финансовых и художественных успехов фестиваля «Джекобс Пиллоу». По словам президента Семинара по американской истории, задача нового проекта ММСИ — создать арт-центр, которым постоянные жители Беркширов могли бы пользоваться круглый год, а кроме того «закрепить успех летней культурной экономики Беркширского округа».

С учетом этих целей решено было приглашать художников во временные резиденции — предоставлять им возможность жить и работать в Норт-Адамсе, создавать там новые проекты и техники. Они будут проводить обучающие семинары и мастер-классы, сотрудничать с местными музыкантами, художниками, актерами, мастерами различных ремесел.

В выставочной части музея — музея в традиционном понимании — будут демонстрироваться работы не концептуалистов и минималистов 1960-х и 1970-х годов, но более известных современных художников-абстракционистов и авангардистов, включая таких как Роберт Раушенберг, Агнес Мартин, Ричард Таттл, Элсуорт Келли и Луиза Буржуа.

Шумиха вокруг нового проекта поднялась ничуть не меньшая, чем в первый раз. «Музей пространств» Кренса сменила концепция «единой среды», где встречаются «замысел, производство и восприятие произведений искусства».

Если согласно первоначальному проекту в музее должны были выставляться произведения искусства намеренно антигероической направленности, которые лишь подчеркивали героический характер их создателей, в новом проекте акцент делался именно на процессе создания; планировалось «вывернуть наизнанку работу художника, обнажив перед зрителями происходящее за кулисами, за стенами художественной студии, вовлекая их самих в процесс создания произведений».

Художник — это не герой, но добрый ремесленник, учитель, исполнитель и исследователь. При визуализации славных страниц местной истории в проекте обнаруживаются даже некоторые элементы Диснеймира.

В сценарии, озаглавленном «Представьте себе ММСИ», новые проектировщики видят посетителей, которые, приезжая в Массачусетский музей современного искусства, попадают... в информационный центр. Они узнают об истории и развитии фабричного комплекса, а также знакомятся с размещенными здесь выставками и участвуют в организованных развлечениях. В одной из галерей посетители распределяются вдоль стены, оборудованной сенсорными мониторами, с помощью которых они воскрешают в памяти людей и города Новой Англии XIX и XX веков. Дети и молодые люди стоят в очереди, чтобы испробовать шлемы и джойстики, погружающие их в виртуальную реальность, где они могут воссоздавать старые промышленные интерьеры, сначала текстильной фабрики, затем электромеханического завода компании sprague. Комнату заполняют отрывки из воспоминаний, в которых отражается уходящая в глубь времен история Новой Англии в качестве ремесленного, а затем промышленного центра…

Также демонстрируются видеоинтервью с приглашенными для проживания художниками. И взрослые и дети смогут принять участие в огромном количестве групповых занятий; впрочем, недостатка мест для тихого, задумчивого созерцания здесь тоже не будет. Новый проект подразумевает создание «единой среды» через целевое использование различных зданий заводского комплекса для нужд разных видов искусств.

В одном здании расположится музыкальный центр; «оборудованное по последнему слову техники звуковое пространство ММСИ станет для многих исполнителей хорошей альтернативой коммерческим студиям Нью-Йорка». В другом здании разместятся танцевальные труппы, как местные, так и гастролирующие. Третье здание будет оборудовано для мастеров шелкографии и других художников, готовых открыть для публики свой творческий процесс.

Пространства для репетиций, представлений, «для тихого созерцания» — новый проект дает возможность каждому найти что-то по вкусу: немного истории, немного местной специфики, немного экстравагантных гостей, а еще место отдыха от суматошного арт-мира Гуггенхайма и нью-йоркского культурного рынка.

Не менее тщательно в новом проекте продуман вопрос о роли музея в экономическом развитии города. «Работая в центре, жилье художники будут снимать в городе; многие товары и услуги, необходимые для партнеров и участников проекта, будут приобретаться здесь же». Более того, в отличие от первоначального плана, по которому местным жителям отводилась роль работников сферы услуг, обслуживающих туристов в гостиницах и ресторанах, в новом проекте говорится о более значимых позициях, о работе с перспективой: «Работа в центре — от помощи посетителям и обслуживания точек общепита до оформления выставок, производства необходимого оборудования и новых мультимедийных приложений — обеспечит местным жителям обучение и занятость».

Музейный комплекс поведет Норт-Адамс в мир символической экономики своим путем. В течение нескольких лет следя за перипетиями и поворотами истории с ММСИ, мы никогда не были уверены в конечном результате.

Останется ли музей безо всякой финансовой поддержки штата Массачусетс? Найдет ли Музей Гуггенхайма средства, чтобы осуществить проект согласно первоначальному плану? И если концептуальный музей будет создан, придут ли туда посетители? В чем мы не сомневались, так это в том, что сама идея музея в той или иной форме сохранится. Мы были уверены, что исключить культурную стратегию реконструкции не удастся никому.

Тем не менее история чуть было не построенного в Норт-Адамсе, штат Массачусетс, концептуального музея и последующего изменения проекта поднимает серьезные вопросы об искусстве, региональной идентичности и глобальной культуре.

Еще в период, когда проект ММСИ воспринимался как часть расширяющейся международной сети музеев Гуггенхайма, встал вопрос — сохранять ли культурное наследие отдельных мест с их локальной идентичностью или же стараться привести их к некоему единообразию? Не затмит ли концептуальный музей авангарда скромные традиции народного искусства Норт-Адамса? Поможет ли сохранение старых фабричных зданий поддержать идентичность местного рабочего класса?

При любых обстоятельствах, если музей начнет определять местную идентичность, это приведет к вероятному разрушению культурных представлений, на которых держится сообщество. Когда в условиях хрупкой экономики такое сообщество оказывается в финансовой и эмоциональной зависимости от транснационального музея, трагичность ситуации приобретает ироничный оттенок.

Авангардное искусство, как правило, ассоциируется с большими городами, но постепенно распространяется и на другие территории. Туризм может ускорить этот процесс, как это уже произошло с современной музыкой и танцем в Беркширах, однако процесс этот имеет свои пределы. Музеи за пределами крупных городов редко выставляют авангардные работы. Локальные учреждения выполняют, скорее, образовательные и кураторские функции, увековечивают местную историю. В таких музеях хранятся окаменелости, найденные в здешней земле, картины и скульптуры местных художников, их экспозиция носит скорее энциклопедический, нежели тематический характер.

Найдет ли своих поклонников в сельской или непритязательной среде концептуальное минималистское искусство, а также его последователи феминистской и прочей направленности? До сих пор постоянные посетители летних фестивалей в Беркширах приезжают на концерты и выставки модернистов и импрессионистов, давно уже ставших частью массовой культуры. Они просто заполняют вечера в своем летнем расписании.

По сути проект ММСИ провозглашал, что место не имеет значения: наслаждаться искусством можно где угодно. Музей в Норт-Адамсе был, по одному маловразумительному выражению, «музеем пространства», что означает примерно следующее: ММСИ нужно воспринимать не как местное социальное учреждение, а как форпост глобальной культуры.

В теории Томас Кренс представлял себе, что посетители поедут в Норт-Адамс ради наиболее значимой и представительной экспозиции весьма специфического искусства, созданного неважно где.

Такая стратегия работает в Музее Гуггенхайма в Нью-Йорке и Институте искусства Кларка в Уильямстауне, однако в ее действенности для Норт-Адамса у многих возникали сомнения. Но кто создает социальный и пространственный контекст, в котором работает та или иная стратегия?

Могло ли авангардное искусство сработать в отсутствие критической массы авангардных художников, его производящих и потребляющих, а также публики, уже наученной его воспринимать? О местной публике в рамках проекта ММСИ думали меньше всего.

Помимо расчета на приезжих посетителей и посулов образовательных программ (появившихся как отклик на пожелания политического руководства), основной темой интервью с планировщиками ММСИ, и в особенности с Томасом Кренсом, является приобретение произведений искусства и оценка их рыночной стоимости.

Сделки с коллекционерами, другими музеями и государством становятся основной темой проектного предложения. С сугубо экономической точки зрения в отсутствие зарекомендовавших себя местных потребителей современного искусства или прочной базы культурных учреждений инвестирование в гарантированные государством облигации выглядело весьма рискованным предприятием.

Напротив, в Нью-Йорке, не менее, а то и более Массачусетса пострадавшем от тяжелого бюджетного кризиса, гарантированный городом заем в 60 миллионов долларов на финансирование реконструкции Музея Гуггенхайма не вызвал недоуменных вопросов.

В Нью-Йорке есть сложившаяся общность потребителей авангардного искусства, состоящая из местного населения и туристов, крепкая система элитных учреждений культуры и значительный круг сторонников государственной поддержки искусства.

Здесь мы не говорим о финансовых последствиях этого шага для Музея Гуггенхайма, а также об этической проблеме использования музейной коллекции для обеспечения займа. Однако даже если строительство концептуального музея в Норт-Адамсе — это безумная идея, безумством этим заразились весьма влиятельные и деловые люди.

В документ «Основные выводы по итогам исследования экономической целесообразности проекта ММСИ» за 1989 год включено письмо Акиры Тобишимы — президента и генерального директора одноименной японской компании, специализирующейся на инвестициях в недвижимость, в котором он выражает намерение участвовать в строительстве гостиниц класса люкс на территории ММСИ.

Выразив благодарность Томасу Кренсу за недавнюю экскурсию по Норт-Адамсу, Тобишима пишет: «Как вам известно, мы владеем гостиницей stanhope в Нью-Йорке [расположенной напротив музея Метрополитен], и высококлассный отель на территории планируемого музейного комплекса будет способствовать поддержанию образа, которому мы стремимся соответствовать, а именно — владеть и управлять гостиницами в непосредственной близости от учреждений высокой культуры».

Несмотря на всю свою активность, ни разработчики проекта ММСИ, ни местные выборные чиновники не выказали желания озаботиться собственно вопросами искусства или трезво оценить их. Выборные должностные лица и местные жители по-прежнему видели музей прежде всего как средство улучшения экономической ситуации.

Общий смысл позиции Гуггенхайма сводился к тому, что музей занялся авангардным искусством потому, что оно интересует критиков, или что оно ценится на мировом арт-рынке, или что оно недостаточно представлено в музеях мира и таким образом дает Гуггенхайму отличную возможность поставить перед собой новую благородную цель.

«Для создания новой программы, принципиально отличающейся от направленности других городских музеев, ММСИ будет специализироваться в тех областях искусства, где у него не окажется конкурентов… Уровень музея, его стиль и концентрация ключевых произведений современного искусства сделают ММСИ местом, обязательным к посещению для любого любителя искусства, считающего необходимым ознакомиться с международно признанными музеями».

В исследовании целесообразности проекта неоднократно отмечался «диктат пространства», которое требует работ, созданных специально для этого места, и «длительного процесса восприятия».

Однако бунта, подразумеваемого этим искусством, когда оно создавалось, как и его связи с более поздними работами во всем этом не обнаруживается. Поместить такое искусство в крупный только ему посвященный музей означало бы лишить его контекста, в той же степени, в какой лишена его бывшая фабрика, ставшая музеем.